Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

— Это правда, мизинца нету.

Горшков попросил связать его с начальником ЧКа в Кумылге, потом он опустил телефонную трубку на рычажки, а сам стал смотреть в окно, прищурив глаза. Ему вспомнилась картина: один из его товарищей падает вместе с конём, когда полк выходил из окружения. Вот, товарищ вскочил и, хромая, бежит и что-то кричит. Все ускакали. Товарищу смерть: мадьяры казаков в плен не брали. Иван Горшков остановил коня, повернул и поскакал в сторону наступающего врага, посадил товарища к себе на лошадь и ускакал. Тот, кого в 1915 году Иван Горшков спас от неминуемой гибели и был Максим Петрович Петухов. Звонок. Иван Павлович взял трубку.

— Я хочу говорить с начальником ЧКа Петуховым Максимом Петровичем.

— Говорите. Я Вас слушаю, — послышалось в трубке.

— Максим Петрович, Вам ничего не говорит фамилия Горшков Иван Павлович?

— Ваня, братик, живой! — так громко крикнул Петухов на том конце провода, что все находящиеся в кабинете отчётливо это услышали, — а мне говорили, что ты погиб при выходе из окружения.

— Нет, братик Максимушка, выжил я. Пулевых ранений у меня не было. Пули все достались коню. А я сломал два ребра, руку выше локтя, ногу ниже колена. Лежал до ночи. Пришли похоронщики, а я живой. Вот так. В госпитале меня комиссовали. Будённый демобилизовал. Сейчас председатель Совета в станице Прихопёрской. Мы десять дней назад создали колхоз, да такой, какого нету во всей стране. Людей — четыреста человек. Лошадей — триста голов. Вывозим древесину из поймы Хопра. Кто не вывезет, тот до июля месяца не влезет в займище. А летом лес на строительство не рубят. И ещё: мы собирать скот в общие базы пока не будем, оставляем у хозяина под сохранные расписки. В таком случае мы сохраним животных всех до одной головы. Максимушка, если есть у тебя возможность, то советуй, а то и приказывай не собирать скот в зиму. Погубим вначале корма, а потом скот и лошадей.

— Братик Ваня. Я бесконечно рад, что ты жив. При первой возможности я к тебе приеду.

Этот телефонный разговор поверг Розенберга в смятение. Он побледнел.

Иван Павлович снова стал смотреть в окно. Приехавшие с Розенбергом и сам Розенберг смотрели в пол.

— Одним словом говоря, я пересолил. Не разобравшись с делом, я стал орать на вас, товарищи, за то, что вы без меня создали колхоз, что вы ничего не умеете. Я прошу Вас, Иван Павлович, Степан Ефимович, Фёдор Иванович простить мне моё хамство, — заговорил Розенберг, — я к вам больше не приеду. У вас нечего делать. У вас надо учиться. У нас есть колхозы над Хопром, созданные три недели назад. Но никто не заготавливает древесину. Ни у одного колхоза нету денег на счету в банке, а у вас есть. Ещё раз прошу вас простить мне моё хамство.

— Ладно, простили, — сказал Иван Павлович.

— Вам можно посмотреть наш колхоз изнутри. Желаете? Я вас спрашиваю, приезжие!

— Желаем, — ответил Розенберг.

— Я возьму сохранные расписки, — сказал Сенчуков.

Вышли на улицу. А по улице, сколько видно до самого займища, идёт обоз с лесом.

— Видите обоз? Это наши колхозники везут лес. Есть ещё в районе колхоз, который завозит лес сейчас, Розенберг? — спросил Сенчуков.

Розенберг понял, что местные руководители взяли над ним верх, даже в разговоре не называют его «товарищ». Если бы не разговор Ивана Павловича с Петуховым, то Розенберг за такое так отчитал бы виновного, что он запомнил бы это на всю жизнь. А то и увёз бы его с собой в Кумылженскую кутузку, да подержал бы его там дней пять, да допросил бы с пристрастием, а потом бы выпустил, и он пеший в свою Прихопёрскую бегом, собрал бы чемодан и в Донбасс.

«А теперь вот приходится терпеть», — думал Розенберг.

— А как посмотреть скот колхозный на подворьях колхозников? — спросил Розенберг.

— Пожалуйста. Показывайте рукой на любой двор, и мы пойдём туда.

— Да ладно, ведите сами, — сказал Розенберг.

— Если мы, то пойдёмте в общественные конюшни.

Они направились прямо в усадьбу купца Князева. Подошли к конюшне. На пороге стоял с метлой уходчик или конюх…

Розенберг зашёл в конюшню без разрешения:

— Кому принадлежат эти кони? — спросил он.

— Колхозу имени Будённого.

— Можно вывести одного коня во двор?

— Хоть троих.

Конюх вывел белого в яблоках коня. Он сразу встал «свечкой».

— Это он с голодухи, — сказал конюх.

— Чем кормите лошадей? — спросил Розенберг.

— Пойдёмте, посмотрим.

Под большим и высоким навесом были сложены под самый «князёк» кипы сена. В амбаре, в закромах — овёс.

— Где взяли? — спросил Розенберг.

— Я не знаю. Мне дали, а я кормлю. Кормить меня учили дед и отец.

— Таких конюшен у нас десять, — сказал Сенчуков.

— Покажите ещё хотя бы одну, — попросил Розенберг.

— Пожалуйста, — ответил Сенчуков.

Во второй конюшне Розенберг конюху задавал те же вопросы:

— Кому принадлежат кони? Чем занимаются кони?

— Кони принадлежат колхозу имени Будённого. Вчера вывозили лес из поймы Хопра. Сегодня отдыхают. Завтра снова пойдут в работу. Пока есть возможность работать в таком режиме, будет так. А во время весеннего сева кони будут работать ежедневно.

— Сколько тебе платят за работу?

— Пока нисколько. На следующем колхозном собрании будем решать, сколько и кому платить.

Не сказав «до свидания», Розенберг вышел из конюшни и пошёл со двора, за ним пошли его «друзья». Сенчуков, Горшков и Прошин поблагодарили конюха за работу, попрощались и вышли во двор. Во дворе никого не было. Приезжие стояли за воротами.

— Почему вы убежали? — спросил Сенчуков.

— Вопросы кончились, вот мы и ушли. Мы не убежали. Покажите, как зимует колхозный скот на подворьях колхозников.

— Выбирайте двор.

— Вон во дворе мужик стоит. Держи к нему.

Пошли через улицу наискосок. Мужчина понял, что идут к нему, и вышел за калитку.

Розенберг пошёл первым. Он одновременно и руку хозяину подал, и вопрос задал:

— Говорят, что Вы зимуете колхозный скот?

— Так точно. Правду говорят. Зимую пару лошадей, корову, телку-двухлетку и три овцы. Одна овца уже оягнилась. Принесла два ягнёнка. Значит, уже пять голов.

— Терентий Павлович, покажите лошадей, — попросил Сенчуков.

Хозяин вывел одного коня, потом другого, привязал к колоде, всыпал овса.

— Как лошади? — спросил хозяин.

— Лошади справные, — сказал Розенберг, — а как Вы, Терентий Павлович, считаете? Правильно, что колхозный скот по дворам зимует? А если ночью корову на базар?

— Как Вы, гражданин приезжий, про нас погано думаете? А может, на свой аршин меряете? Да я расписку дал. Да плевать я хотел на расписку… Я слово дал.

— Извините, Терентий Павлович, — уходя со двора, сказал Розенберг. Побывали ещё в трёх дворах. Везде одинаково.