Алексей Ракитин - Все грехи мира. Книга 2

Что бы ни двигало Рэймондом Харди в действительности, для нашего повествования имеет значение лишь то, что он остался жив. Его даже в больницу не поместили и заседание жюри не перенесли. Врач обрил ему голову, зашил рассечения кожи и наложил повязку, заявив, что молодой человек готов давать показания.

Заседание коронерского жюри прошло 10 июня в городке Мельбурн в 15 км. юго-западнее Маршаллтауна. С утра в город потянулись жители округа Маршалл и притом не только близлежащих городков. По оценке окружного шерифа в город приехало до 500 человек, желавших лично наблюдать за ходом заседания коронерского жюри. Число гостей города превысило его население! Понятно, что одномоментное появление такого количества активных граждан – многие из которых были вооружены! – грозило самыми неожиданными инцидентами и беспорядками. В течение того дня шериф, должно быть, не раз и не два подумал о возможном самосуде.

Развязка, однако, оказалась в высшей степени неожиданной. Рэймонд Харди проявил удивительное самообладание и ответил на все каверзные вопросы, заданные ему окружным прокурором в ходе более чем 2-часового допроса. Все те подозрительные нестыковки и противоречия, что в воображении Николсона и Эгермейера однозначно свидетельствовали о виновности молодого человека, получили самые обыкновенные объяснения.

Итак, пойдём по порядку. Записка, написанная рукой Джеймса Харди с сообщением о разделе наследства между сыновьями, при котором каждый из них должен был получить по 1 тыс. долларов, свидетельствовала отнюдь не о богатстве семьи. Это была всего лишь шутка! По словам Рэймонда, отец написал эту записку перед Рождеством и прочитал её вслух за праздничным столом. Смысл этой шутки в том и заключался, что упомянутых в записке денег в семье никогда не было и отец делил то, чем не владел. Можно было спорить о том, насколько смешон был юмор такого рода, но самим Харди подобное поздравление показалось очень милым и записку эту они сохранили на память.

Что касается пустой кобуры на вешалке и револьвера на дне чемодана Рэймонда, то и тут молодой человек дал исчерпывающее, хотя и неожиданное объяснение. По его словам, около года назад они с братом приобрели пару одинаковых револьверов. Эрл позднее приобрёл кобуру и поясной ремень с патронташем, которые периодически одевал. С пистолетом на ремне он становился похож на настоящего ковбоя. Рэймонд же, напротив, никакой потребности в демонстрации оружия не испытывал и сразу после покупки убрал револьвер в чемодан под кроватью, где его впоследствии и обнаружили люди шерифа. Когда утром 5 июня возникло подозрение о попытке хищения лошади, принадлежавшей Харди, старший брат повесил ремень с кобурой и пистолетом на вешалку у входной двери. Чтобы был под рукой в случае появления необходимости выскочить на улицу с оружием. Рэймонд, уезжая из дома вечером того дня, видел рукоять пистолета, торчавшую из кобуры.

Когда он вернулся через несколько часов, то обнаружил, что ремень с кобурой остались висеть там же, где Рэймонд их видел перед отъездом, но пистолет исчез. Независимо от того, успел ли старший брат взять револьвер в руки или нет, в конечном итоге оружие оказалось похищено убийцей. Тут, кстати, Рэймонд вступил в прямое противоречие с окружным прокурором, считавшим, что ограбление не являлось мотивом преступления и из дома ничего не пропало.

Довольно продолжительной и странной по содержанию получилась полемика между Рэймондом Харди и прокурором Эгермейером по поводу пресловутых кровавых пятен на шляпе и комбинезоне первого. Рэймонд вполне разумно заявил, что весь дом был в крови и потому нет ничего удивительного в том, что какие-то кровавые следы оказались на его шляпе, поскольку он ходил по дому в темноте и мог коснуться окровавленного предмета рукой, а потом той же рукой мог снять шляпу с головы. Комичной оказалась та часть допроса, в которой окружной прокурор расспрашивал Рэймонда о том, как именно тот снимал шляпу с головы. «Куда вы дели шляпу?» – спросил прокурор. «Снял с головы и повесил на колышек.» – ответил Рэймонд. «На какую стену?» – «Ну… наверное, на северную.» – «На северной стене нет колышка, на который бы можно было повесить шляпу!» – торжествующе провозгласил прокурор Эгермейер. Допрашиваемый озадачился, он явно не ориентировался в сторонах света и не понимал, какого ответа от него жду. «А на какой стене есть?» – спросил он прокурора. «На восточной!» – радостно ответил Эгермейер. «Значит, я повесил шляпу на колышек на восточной стене…»

Честно слово, этот допрос надо читать резидентам «Comedy club» Гарику Харламову и Тимуру Батрутдинову – зал будет рыдать от хохота, а если присутствующим сказать, что они прослушали текст судебного документа, то никто, пожалуй, и не поверит. Некоторое изумление от услышанного испытал, по-видимому, и коронер, который в конце концов осведомился у окружного прокурора, что же именно тот хочет доказать?

Всё то, что обвинение пыталось поставить в вину Рэймонду Харди, оказалось при ближайшем рассмотрении совершенно невинными совпадениями или деталями, значение которых не следовало преувеличивать. То обстоятельство, что Харди снял грязный рабочий комбинезон и одел чистую одежду никак не доказывал его виновность в чём-либо преступном – молодой человек мог догадаться, что с появлением на ферме правоохранителей, ему не позволят переодеться и поспешил это сделать заблаговременно. Это было тем более ненаказуемо, что факт смены одежды он не скрывал и сразу же признался в этом, едва ему был задан соответствующий вопрос.

Кстати, во время заседания коронерского жюри окружной прокурор не стал обвинять Рэймонда в том, что тот будто бы пытался скрыть факт переодевания в чистую одежду. Так что, по-видимому, даже «законники» пришли к пониманию того, что со стороны младшего Харди никакой злонамеренности в этом не было.

Во время заседания жюри были допрошены родители невесты Рэймонда и сама Мэйбл. Они настаивали на том, что поведение молодого человека вечером 5 июня было совершенно нормальным, обыденным, он рассказал о попытке хищения лошади из конюшни и поделился волнениями по этому поводу. Все Старнзы категорически отвергли домыслы о возможном конфликте внутри семьи Харди, вызванном несогласием с браком Рэймонда. Мэйбл даже рассказала о том, как в самом начале июня, то есть буквально за несколько дней до трагедии, работала вместе с Лавиной Харди в курятнике и та поделилась с нею своим ожиданием внуков. Слова эти можно истолковать так, что Мэйбл Старнз была на тот момент беременна от Рэймонда, хотя в силу понятных причин, прямо о подобной детали она жюри не сообщила 16 16 Отметим лишь, что через 5 месяцев после описываемых событий Мэйбл родила, так что во время допроса жюри она находилась на 3—4 месяце беременности. .