Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Поскольку оба эти письма были перлюстрированы, жандармы сделали из них очевидный практический вывод, что Джугашвили собирается бежать из ссылки, и усилили наблюдение за ним (см. док. 8, 19, 20, 23). Из сохранившихся материалов видно, что по крайней мере в марте, апреле и мае 1911 г. к нему были приставлены для наблюдения специально нанятые полицейские служители (см. док. 27, 35). Вместе с тем рассказы местных жителей о непрестанной полицейской слежке за Сталиным все же, пожалуй, сильно преувеличены (см. док. 17).

Ответа от Ленина Иосифу Джугашвили пришлось ждать долго. Наконец в четвертом номере «Рабочей газеты», вышедшей 15/28 апреля 1911 г., в разделе «Почтовый ящик», где публиковались лапидарные объявления, рассчитанные на понимание привычными к конспирации партийцами и помогавшие восстановить связь при потере контактов, он нашел адресованное себе: «Кобе — получили ли письмо?» [308]Джугашвили тут же послал ответ по адресу газеты. Сохранившийся автограф написан печатными буквами, видимо, чтобы полиция не могла опознать почерк, и помечен «От Кобы (Ивановича)», причем имя Коба он дважды подчеркнул, как бы сигналя: «вот он я, обратите внимание» (см. док. 42). Письмо не датировано, но не могло появиться раньше выхода газетного номера, а с поправкой на то, что газета, конечно, не сразу попала в Вологодскую губернию, то и значительно позже. Завершающая фраза письма («Вы, конечно, догадываетесь, что я уже свободен») указывает на окончание срока ссылки, то есть середину лета того года. Возможно, Джугашвили увидел этот номер газеты уже по прибытии в Вологду.

Коба извещал, что никакого письма не получил, что все адреса провалены и куда писать, он не знает. «О чем вы могли мне писать? Быть может, не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но работать я буду только лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет – я уверен в этом – слишком мало производительна». Здесь прямо высказана претензия на карьерный рост в партии. Джугашвили чувствовал себя достаточно опытным, весомым и заслуженным работником, чтобы перейти на общепартийный, общерусский уровень. Но одновременно ощущается и подспудное беспокойство, ведь иных вариантов применения себя, кроме как продолжать партийную деятельность, у него не было, больше податься было некуда, а снова, как в прошлые годы, в Закавказье он не мог. Не только из-за запрета на проживание там, но и оттого, что возможности для него в Баку были исчерпаны, как и в Тифлисе.

Между тем Ленин молчал, и на это имелось множество причин. Положение в партии по-прежнему было плачевным. После подъема революционных лет не только бакинская, но и все организации скукожились, потеряли численность. Так, в петербургской организации РСДРП накануне Лондонского съезда насчитывалось около 7300 членов, к началу 1908 г. стало около трех тысяч, еще через год – менее тысячи, в 1910 г. – от силы 600 человек. Количество членов РСДРП в Москве на 1907 г. составляло 7500 человек, в 1909 г. – около полутора тысяч [309]. К тому же в пределах Российской империи провал следовал за провалом. Особенно плохо обстояли дела в Москве, где благодаря завербованным охранкой осведомителям практически не удавалось восстановить социал-демократическую организацию. Среди этих осведомителей были близкие к ленинскому центру Р. В. Малиновский, А. И. Лобов, А. С. Романов, М. И. Бряндинский (таким образом, желание И. Джугашвили работать там было опрометчивым). По полученной от тех же осведомителей информации, ленинский центр в 1911 г. вовсе потерял связь с Москвой. Серго Орджоникидзе в начале 1912 г., отчитываясь на первом заседании Пражской конференции о деятельности Русской организационной комиссии по ее созыву, описал увиденное при объезде разных губерний: областной комитет в Закавказье целиком в руках ликвидаторов; в Привисленском крае ему не удалось найти «точно оформленной и вообще „нормальной“ организации», сильные социал-демократические организации Прибалтийского края подчиняются ЦК Латышского края, который в ленинской конференции участвовать отказался; «в большинстве чисто русских губерний империи члены Русской организационной комиссии связаться с подпольными организациями не могли ввиду развала и дезорганизации последних и принуждены были входить в деловые сношения с наличным числом отдельных и между собой не связанных партийных работников» [310].

Заграничная же верхушка была снова занята интригами и борьбой за влияние. На тот момент Ленин находился в блоке с Плехановым и по-прежнему спорил с ликвидаторами и отзовистами, а также последователями Троцкого (издававшего в Вене газету «Правда» с неплохими тиражами, популярную среди рабочих [311]) и группой «впередовцев». Ленин пытался снова обрести единоличный контроль за большевистской фракцией, то есть изыскать способы к ситуации до объединения с меньшевиками, а также избавиться от присутствия Ф. Дана в центральном органе – газете «Социал-демократ». В надежде добиться изменения существующего положения вещей обсуждалось проведение партийной конференции или хотя бы пленума ЦК, но созвать ни то, ни другое не удавалось. Как это не раз случалось, фоном (или истинной причиной) острых и громогласных принципиальных споров служил вопрос о партийных деньгах: меньшевики требовали, чтобы Ленин передал остающиеся у него фракционные средства в общепартийное пользование, Ленин выдвигал различные условия, спорные деньги были помещены на хранение лидеров немецких социал-демократов Карла Каутского и Клары Цеткин, однако взаимные претензии Ленина и его внутрипартийных оппонентов продолжались.

Коба, надо заметить, был не единственным, у кого не вызывали восторга вечные неурядицы в партийных верхах. В октябре 1911 г. томские жандармы перехватили письмо оставшегося неизвестным корреспондента из Парижа, написавшего 26 сентября ссыльному в Нарымском крае И. Ф. Оборину: «Дела в партиях настолько плохи, что хуже нельзя. Особенно отличаются с.-д. Разделились на ряд кружков, которые возникли не вследствие тех или иных идейных разногласий, а скорее по причине личной склоки генералов: плехановцы, ленинцы, мартовцы, троцкинцы и т. д. Ленинцы и мартовцы в своих взаимных столкновениях дошли уж до крайности. Мартов разразился брошюрой против Ленина, где целым рядом фактов (конспиративных) доказывает его связь с эксами на Урале, со лбовцами и много чего еще. Следствием этого явилось следующее: во-первых, говорят, в связи с разоблачениями Мартова, на основании указаний его брошюры, уже произведены аресты в России, и 2) ленинцы ответили Мартову тоже брошюрой, насколько слышал, такого же характера» [312].

По сведениям, поступившим к жандармам в августе 1911 г. от М. И. Бряндинского, ради достижения полноты власти Ленин не прочь был добиться уничтожения действующих в империи объединенных партийных комитетов, чтобы затем воссоздать фракционные большевистские организации под своим влиянием, то есть, по определению агента, по существу, он закулисно действовал как самый радикальный ликвидатор. По мнению Бряндинского, это связано было с «глубоким убеждением» Ленина, «что широкая организационная работа в пределах империи в настоящее время положительно невозможна и бесполезна» [313], о чем он, впрочем, вслух предпочитал не говорить.