Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Появись между Бочоридзе и Джугашвили некоторая напряженность, тем более на почве подозрений в провокаторстве, это бы подспудно ощущалось в фигурах умолчания мемуаристов и в официальной историко-партийной литературе сталинского времени. Ничего подобного нет, Бочоридзе неизменно указывался в числе ближайших соратников будущего вождя. Это было тем удобнее, что он умер в 1912 г. и никак не мог, таким образом, «оказаться врагом народа». Бабе Лашадзе-Бочоридзе оставила воспоминания об Авлабарской типографии и ее провале. Будь финал этой истории действительно омрачен подозрениями, бросающими тень на Сталина, она бы, пожалуй, воздержалась от рассказов. Чуткий к конъюнктуре Г. Елисабедашвили, допуская легкую хронологическую небрежность, перечислил газеты, издававшиеся в Тифлисе «под руководством Сосо» в 19061907 гг., прибавив, что «в работе над газетой бок о бок с Сосо стояли Георгий Телия и Миха Бочоридзе», и рассказал также, что после свадьбы Сосо и Като Сванидзе в их квартиру на Фрейлинской улице «ходили его лучшие товарищи: Арчил Долидзе, Миха Бочоридзе, Закро Чодришвили, Миха Цхакая, Степан Шаумян и другие» (см. док. 5). Случись в действительности ссора или охлаждение, мемуарист поостерегся бы касаться этих обстоятельств, обошел бы их молчанием.

В опубликованной в 1925 г. книге по истории Компартии Грузии С.Талаквадзе утверждал, что Авлабарскую типографию выдал меньшевик Татузов. В газете «Заря Востока» в 1937 г• появились сведения, что предателем был меньшевик Гурджиев, проводивший там занятия по военному делу [821]. Сложно, разумеется, доверять публикации, изобличавшей меньшевиков в разгар сталинского Большого террора, однако на Гурджиева намекала также Бабе Лашадзе-Бочоридзе. Рассказав о неудачном опыте сотрудничества с Гурджиевым как с инструктором военного дела и о том, что Миха Бочоридзе постарался от него избавиться (см. гл. 10), мемуаристка непосредственно вслед за этим перешла к тому, что Миха заметил слежку за участком с типографией [822]. Прямых обвинений против Гурджиева Бабе Лашадзе не высказала, но ее текст очень прозрачно подводит к предположению, что виновником провала был он. Более конкретно высказался хозяин дома и участка Ростомашвили, прямо назвавший Гурджиева провокатором [823]. Хотя большевистские мемуаристы вполне предсказуемо любую вину готовы были взвалить на меньшевиков, но в данном случае здесь есть определенный смысл, ведь нелегальная типография, остававшаяся необнаруженной с начала 1904 г., провалилась как раз вскоре после объединения с меньшевиками. Г. Уратадзе в своих воспоминаниях, коснувшись провала типографии, высказался осторожно, заметив, что он «вызвал в то время очень много разговоров. То одного заподозривали, то другого. Выяснить правду по тогдашним временам было очень трудно» [824]. В сущности, и сейчас невозможно сказать, что вопрос прояснился, напротив, вокруг него остался целый ряд вызывающих недоумение деталей. Например, при публикации воспоминаний Б. Лашадзе и Д. Ростомашвили из них по каким-то не поддающимся вычислению соображениям были вычищены все упоминания о Гурджиеве [825].

Чтобы строить какие бы то ни было предположения о выдавшем типографию предателе, нужно присмотреться, какие конкретно сведения о подпольной типографии содержались в полученном 29 марта подполковником Засыпкиным сообщении агента и можно ли на их основании судить о степени его близости к типографии. Указав местоположение участка и имя его хозяина Ростомашвили, агент сообщил, что под стоящим на участке небольшим одноэтажным зданием «должно находиться сводчатое подземное помещение с особо законспирированным входом, где и должна находиться типография. При типографии имеется обыкновенная 2-колесная тачка, служащая для нужных перевозок, запрягаемая всегда белой лошадью и сопровождаемая человеком в обыденном статском костюме; тачка эта ныне помещается в одном из немногих близлежащих домов, из коих некоторые имеют непосредственную связь с типографией. Типография очень большая, должна быть прекрасно оборудована, вмещала ручные станки, бостонку, скоропечатню». Далее в донесении сообщалось, что в типографии Кавказского союза работали всегда три наборщика, из коих по имени известен Георгий Лелашвили, а ведают типографией «известные издавна отделению по своей преступной деятельности» бывший учитель М. Цхакая и служащий бухгалтером в винном складе Михаил Бочоридзе [826]. Заметно, что давший эти сведения агент сам в помещении типографии не был, судил о ней предполжительно и не знал, где находится вход, который действительно во время обыска долго разыскивали. При этом агент знал участок, бывал там, слышал про типографию, сколько там работает человек и какое имеется оборудование. Вполне можно представить себе этим доносчиком Гурджиева, действительно бывавшего на участке, допущенного к достаточно важным и опасным секретам – изготовлению бомб, но не к типографии. Наконец, из донесения начальника Тифлисского ГЖУ в Департамент полиции видно, что делавший обыск ротмистр Юлинец не имел уверенности, что там действительно расположена типография, и только обнаружение «семи стеклянных запалов, употребляемых для взрывания бомб и завернутых в бумаги с типографскими оттисками […] подало ротмистру Юлинцу мысль о возможности нахождения в этой усадьбе тайной типографии». Весьма гордились чины жандармского управления и своей сметливостью, когда нашли боковой лаз в стене колодца, кинув туда зажженную бумагу (см. док. 1). Сведений, полученных от агента, оказалось явно недостаточно. Сложно судить, имело ли в данном случае значение то обстоятельство, что сообщение от агента получил Засыпкин, возглавлявший охранное отделение, а арест производился силами местного жандармского управления. Если между этими организациями в Тифлисе существовали непростые отношения, то сотрудники охранного отделения могли поделиться с коллегами из ГЖУ не всей полученной от агента информацией: из донесения о действиях ротмистра Юлинца складывается впечатление, что он не руководствовался информацией от Засыпкина, а нашел подвал с типографией самостоятельно.

В донесении Засыпкина названы как давно известные охранному отделению Бочоридзе и Цхакая, но снова нет имени Сосо, Кобы или Иосифа Джугашвили. Поскольку донесение известно по старой публикации и архивный подлинник в московских архивах не обнаружен, нужно понять, не было ли отсутствие имени Сталина цензурной купюрой. Настораживает также и тот факт, что донесение не было скопировано для фонда Сталина. Донесение (в тексте которого были сделаны купюры, отмеченные отточием, в отличие от другого рода купюр, которые в ту эпоху не оговаривались) было опубликовано в сборнике документов из грузинских архивов об Авлабарской типографии, изданном в Тбилиси в 1954 г. [827], после смерти Сталина, но до его официального развенчания (с которым к тому же в Грузии не торопились) [828]. Там же были опубликованы рассказы Бабе Лашадзе. Сравнивая их печатный текст с хранящимся в архивном фонде Сталина вариантом, видно, что упоминания о Сталине в печатном варианте несколько прорежены, но не исключены совсем. Представляется, что, если бы он был упомянут в донесении Засыпкина, это упоминание было бы сохранено. По-видимому, все же тогда выследить Кобу полиции не удавалось.