Софи Боди–Жандро - История частной жизни Том 5 [От I Мировой войны до конца XX века]

Марокканские евреи дают возможность французским единоверцам возродить традиции. Конечно, «возвращение» к иудаизму израэлитов наблюдалось до 1960–х годов, но оно оформилось именно в сефардской школе иудаизма. Более религиозные и в большей мере приверженные традициям, сефарды чаще посещают синагогу, более строго соблюдают шаббат, чаще едят кошерную пищу, постятся в Йом–Киппур. Более 80% из них делают сыновьям обрезание и 70% вступают в брак по религиозным обрядам. Их религиозность заражает и привлекает ашкеназов.

Что будет с иудаизмом завтра?

Распространение изучения древнееврейской истории, рост посещаемости еврейских школ, появление литературного рынка, посвященного иудаизму, — все это признаки его обновления. Утверждение сефардского иудаизма, развитие «горизонтальных» структур (дополняющих традиционную «вертикальную» структуру, по выражению Анны Кригель, — связывающую общину с истеблишментом), основанных на общинных центрах и молодежных движениях, — все это распространяет новую форму идентичности. Если, парадоксальным образом, религиозная практика при этом сокращается, то роль Израиля остается центральной. Чрезвычайно пристальное внимание к событиям на Ближнем Востоке объясняет сложные, конфликтные, иногда полностью отсутствующие отношения молодых евреев с мусульманами, живущими по соседству и сталкивающимися со схожими проблемами интеграции в общество.

Понять историю новейших поколений евреев можно, приняв во внимание геноцид. Больше, чем о возвращении (techouvah) к традиции, следует говорить об обновлении. Это обновление рождается в семейной истории — истории жертв нацизма—и вызывает конфликты со старшим поколением. Из стремления к ясности и трезвой оценке происходящего вытекает порой чрезмерная реакция в СМИ на антисемитские выпады или на атаки на Израиль. Ближневосточный конфликт ежедневно подтверждает волю подчеркивать отличия.

Будет ли частным или же, наоборот, политически окрашенным иудаизм молодых евреев по духу и темпераменту, которых философ Ален Финкелькраут назвал «мнимыми»? От места, которое займет это новое движение, ставшее отныне частью французского культурного ландшафта, будут зависеть его частные и публичные проявления.

Перрин Симон–Наум

Каждое общество определяет сферу частной жизни своих членов. Частной жизни самой по себе не существует. В современной Франции частная сфера противопоставляется двойной публичной — профессиональной и политической, и это противопоставление тесно связано с сутью либеральной демократии, которая при определенных условиях (в частности, при уважении к общественному порядку) с уважением относится к частной жизни. Оно также связано с сутью индустриального общества, в котором растущая самостоятельность сферы экономики приводит к тому, что люди живут дома, а работают на производстве или в офисе; таким образом, экономическая деятельность и частная жизнь разделяются. В реальности же в отдельных сельскохозяйственных, ремесленных предприятиях, в небольших торговых точках, в семейном бизнесе тотального разделения нет, однако это не противоречит установкам индустриального общества.

Надо сказать, что само разделение публичного и частного может представлять собой один из источников конфликтов между культурой (в антропологическом смысле слова) страны пребывания и культурой страны происхождения, что хорошо известно многим иммигрантам. Особенно это касается выходцев из стран Северной Африки.

Понятие частной жизни предполагает право индивидов иметь свою собственную личную жизнь, не касающуюся семьи и сообщества, к которому они принадлежат. В исламской среде человек в крайнем случае может иметь какую–то самостоятельность, но сам принцип автономии частной жизни признается с трудом. Различия между частной и публичной сферами, которые существуют в нашем обществе, ставит под вопрос одну из основ культуры стран происхождения. Как только сообщество признает, что один из основополагающих принципов ислама, относящийся как к индивиду, так и к группе, предписывает защищать хорошее и бороться с плохим, жизнь каждого становится известна всем окружающим и в нее могут вмешиваться на законных основаниях. Поведение каждого отдельного человека должно соответствовать мнению коллектива. Нарушения правил регулируются судом чести, место каждого индивида и каждой семьи закреплено в сообществе, которое контролирует поведение всех. Тем не менее не все нарушения правил отслеживаются одинаково бдительно, осуждается лишь публичное их игнорирование. Тот, кто пьет вино или тайком нарушает пост во время Рамадана, не будет преследоваться коллективом, пока эти нарушения не станут достоянием гласности. Следовательно, исламская культура допускает некие уловки, благодаря которым человек, помимо семейной и общинной, может вести и частную жизнь. Несмотря на это, право на частную жизнь в исламском обществе отличается от того же самого права в стране пребывания. Таким образом, важно изучить эволюцию, произошедшую в жизни нескольких поколений мусульман, переехавших во Францию.

Частная жизнь не эквивалентна семейной. В рамках семейной группы индивид продолжает иметь свой собственный мир. Тем не менее в связи с отсутствием соответствующих исторических и социологических исследований мы будем рассматривать здесь в качестве частной жизни жизнь семейную [284] Leveau R., Wihtol de Wenden C. Lʼévolution des attitudes politiques des immigrés maghrébien // Vingtième Siècle. 1985. No. 7. .

Если семейная жизнь следует некоторым моделям поведения, которые социологи и историки стараются описать и формализовать, для самих членов этой семьи и общества в целом жизнь сама по себе непосредственно и очевидно отражается в семье. Не вписан ли в самые укоренившиеся привычки, при. обретенные в процессе социализации, нормальный, а следовательно, естественный и правильный способ есть, продолжать род, умирать, наводить порядок в доме, обращаться друг к другу, уважать отца и мать, воспитывать сыновей и дочерей, регулировать отношения между мужчинами и женщинами? Эмиграция грубо прерывает, ставит под сомнение неписаные правила, весь естественный ход, континуум повседневной жизни в семье, отношения с соседями и с обществом в целом.

Иммигранты, откуда бы они ни приехали, не могут ни отказаться от привычек и обычаев, лежащих в основе их идентичности, ни продолжать вести в новой стране жизнь, которую они вели у себя на родине. Их частная жизнь подвергается трансформации и аккультурации. Формы этой аккультурации зависят от многих факторов: времени и страны, откуда прибывает очередная волна мигрантов, истории отношений между принимающей страной и страной происхождения, разнообразия культурных норм, стадии развития принимающего общества и, в частности, его желания и возможности ассимилировать иммигрантов. Именно эти факторы — не говоря уж об отсутствии источников — не позволяют создать комплексный образ частной жизни иммигрантов во Франции [285] С XIX века Франция продолжает оставаться страной иммиграции. В эпоху бурного экономического развития наблюдается низкая рождаемость, богатеет крестьянство; в этих условиях возникает нехватка рабочей силы. В довоенном 1930 году иммиграция достигла своего пика, во Франции оказалось не менее 3 миллионов иностранцев: это составило 7% общего населения и 15% представителей рабочего класса, без учета натурализованных граждан и нелегальной иммиграции, которая, по мнению Жоржа Моко, составляла треть от легальной. К так называемым «экономическим» мигрантам присоединяются «политические» — в разные периоды бегущие от авторитарных режимов в центральноевропейских странах, из революционной России, спасающиеся из стран с нацистским или фашистским режимом, а посл II Мировой войны — из стран коммунистического блока. — Примеч. авт. .