Александр Левинтов - Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

Прямо на Дерибасовской стоит воспетая Куприным пивная «Гамбринус». Ее отреставрировали в середине семидесятых и сделали чопорным заведением с официантами в украинских косоворотках, навешали всяких рушников, словом, испохабили, как только это умеют делать в Одессе, и за эту церемонную безвкусицу стали драть с посетителей при весьма посредственном пиве столичные цены и задирать носы: мы, мол, самим Куприным описаны.

Заведение быстро захирело и обшарпалось. Теперь Одесса — заграница и что там с ней и с Гамбринусом — Бог весть.

Во Львове пиво делается отменное и в изобилии. Пивных и пивных точек в городе пропасть. Но самая лучшая — у проходной завода.

Узкая лестница ведет в глубоченный подвал с красными кирпичными сводами. Пивная разбита на множество достаточно изолированных друг от друга залов. Холодное и свежайшее пиво подается двухлитровыми кувшинами. Обслуживание и кухня почти ресторанные. Здесь я впервые видел пивную свадьбу. Самую настоящую. И это — лучшее свидетельство популярности пива и этой пивной в городе. И хотя не было ни шампанского, ни водки, народ непрерывно и азартно горланил и скандировал: «Горь-ко! Горь-ко!», призывая молодых к бесконечным поцелуям.

Тропическая утренняя жара. Вчера кончили пить и затихли часа в четыре ночи, утомленные кубинскими танцами, от которых суставы вываливаются из бедер.

Все еще влежку, а я поднялся в поисках пивной. Она оказывается в ста метрах от нашего дома.

— Пару пива.

— No hay servesa.

— Да за тобой целая лохань пива. Или это вода?

— No hay servesa!

— Друг, я же вижу, что это пиво.

— No hay servesa!!

— Ты, что, так русских не любишь? Ты издеваешься надо мной?

— Ты — слепой? Льда нет! No hay servesa!!!

Для него, как и для любого кубинца, как и для любого нормального человека теплого пива не бывает.

Кубинское пиво — разливное и бутылочное, кроме специальных сортов, — стоит одно песо. Это достаточно дешево и доступно. Пиво скорее резкое, чем крепкое, и очень похоже на мексиканское и американское. Но по жаре (а там бывает либо жарко, либо очень жарко) лучше пива только холодный грейпфрутовый сок.

Любимая кубинская закуска к пиву — остьоны в томатном соке с перцем и лимонным соком (морские моллюски, очень похожи на вытекший глаз) и хорошо прожаренные поросячьи шкурки, соленые и приперченные. Хорош также салат из лангустов и креветки в самых разных исполнениях.

Ноябрь. Слякоть. Мокрый снег. Мы — два пожилых поляка и не менее пожилой русский — шастаем по историческим достопримечательностям центра Варшавы, и всем троим свет не мил. Наконец, пани Барбара догадывается: «А не цап-царапнуть ли нам пивка, пан Саша?»

И мы тут же оказываемся в теплом уютном баре, в облаке мягкого польского говора.

У меня простуженный вид, и потому пани Барбара заботливо говорит: «Сейчас мы тебя вылечим». Они пьют обыкновенное пиво, на вид портер, а мне приносят литровую кружку очень горячего пива, с медом и пахучими пряностями. Кажется, что это невозможно, но пьется хоть и мелкими глотками, а хорошо, живительно. После этого я как-то сразу обсох и приободрился.

Во всем остальном все польские пивные мало отличаются от чешских, и все отличия — в худшую сторону.

За полутора суток пребывания в Праге, меж Градчанами, Карловым мостом и Виноградами, мы успели посетить только три пивные. Вот такой короткий опыт.

В первой, в глубочайшем подвале, нас опоили темным пивом с какими-то чудовищными по своим размерам и вкусностям вещами. Жене достался здоровенный цельный пструх (форель) с бамбурачками (мулатистого цвета картофельные котлеты), а мне вепршово колено (свиная голень) с брамбураком (котлета размером с молочного поросенка), украшенном рогами из жареной колбасы.

Из этой пивной мы вывалились на свет божий и не взвидели его. Мы просто обожрались и смотрели на мир с глухим удивлением и непониманием.

Вечером мы попали в пивную «У Флеку»: нигде я не пил столь чудного и мягкого пива. «У Флеку» — целый комплекс со старинной пивоварней XIII века, с залами на воздухе и с закрытыми залами, все стены во фресках истории этой пивной. Потягивая душистое пиво (даже жена, не очень уважающая пиво за его аперитивные свойства и способность быстро и прочно нагонять вес в человеке, выпила пару пол-литровых бокалов), я понял, чем мы отличаемся от большинства цивилизованных народов.

Вот нет у нас ни пивных, ни булочных, ни прачечных, которым было бы по 500, 400 или даже 200 лет. Мы от своей истории сохраняли не элементы быта людей (стало быть, культуры), а следы и памятники жизни царей и прочей власти, штатской или церковной. Никогда не было у нас ценности частной и личной, то есть собственной жизни. Мы считали и считаем, что культурные ценности — это дворцы и конные статуи, а баня, пивная и наш собственный дом — эфемерные пустяки, которые выгорят в костре истории довольно быстро, скорей всего при нас. Что и подтверждается, из поколения в поколение, на генетическом уровне убеждая нас в бренности простого человеческого существования.

От XIII века у нас остался лишь Александр Невский с его Ледовым побоищем и татарское нашествие (на самом деле — ввод оккупационных войск в добровольно присоединившийся к Золотой Орде Русский Улус, и присоединение это осуществил не кто иной, как все тот же Александр Невский). И ни одной пивоварни, пивной или хотя бы пивной кружки! Я потому и запомнил год основания «У Флеку» — 1242, что это год битвы с тевтонами на Чудском озере.

На следующий день, в расслабленный июльский полдень мы добрели до «У чаши», стилизованной под Швейка: не только интерьер, но и меню. Там были, например, такие перлы как «бифштекс, любимый племянником лейтенанта Кривы» или «противень Балоуна на 1–12 персон (вес мяса 1250 грамм)». Это — не единственная пивная в таком роде. Но самая знаменитая. И во всех этих пивных «под Швейка» на стене висит портрет императора Франца-Иосифа, но почему-то не засиженный мухами. На мое недоумение официанты вежливо и печально пожимали плечами: в Чехии кончились мухи.

Как многим приличным людям, и мне пришлось эмигрировать на старости лет. Обосновался я изначально в маленьком курортном городке Монтерей, в ста двадцати милях южнее Сан-Франциско, на хайвее № 1. Через месяц, пройдя наиболее колоритные кабаки и кабачки, я добрался и до пивнушек, коих в городе оказалось всего четыре десятка.

Водил меня по ним Дан — русский с американским стажем около двадцати лет и вполне сносным английским, на котором можно не только разговаривать, но и рассуждать.