Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Здесь следует учесть, что слово «Христос» на русский язык переводится как «помазанник», что создает риторическую игру барочного типа при наименовании Александра Христом.

Это письмо, как и проповеди, апеллирующие к религиозно-патриотическим чувствам нации, было переведено на французский язык и вызвало серьезную обеспокоенность Наполеона, который видел, что во многом благодаря Русской церкви, война приобретает священной характер [Fain, 1827, р. 317–318].

Почти сразу же по выходе в свет этих записок поэт Афанасий Шпигоцкий переложил выписки Шишкова из Библии в стихи, «стараясь как можно ближе держаться подлинника». «Его высоко превосходительство, – писал в предисловии Шпигоцкий, – осчастливил меня дозволением украсить мое слабое преложение – посвящением Его Высокой Особе. Сия оказанная мне снисходительность вечно для сердца моего будет одним из прекраснейших воспоминаний» [Шпигоцкий, 1832, с. 2].

Намек на имя матери Александра Марии Федоровны.

Интересные наблюдения над уваровским пониманием «истинного патриотизма» см.: [Майофис, 2008, с. 76–78].

Наиболее полно эту концепцию см.: [Pirenne, 1946; 1949]. Автор рассматривает Священный союз не просто как факт европейской дипломатии, но и как явление мирового масштаба. В основе Союза, по мнению автора, лежало противоборство Англии и России в поисках универсального равновесия.

Первые попытки заговорить в официально дипломатической обстановке на этом языке относятся к работе Венского конгресса. 31 декабря 1814 г. царь приказал К.В. Нессельроде составить ноту к полномочным представителям Австрии, Англии и Пруссии, в которой говорилось: «Проникнутые незыблемыми общими для всех принципами христианской религии, ставшими единственным основанием политического и социального порядка, государи, побратавшись между собой, облагородят свои государственные доктрины и гарантируют отношения между Провидением им доверенными народами» [Bourquin, 1954, p. 134].

Определяя роль Александра, Крюденер писала: «Я прожила три месяца в Париже в центре весьма замечательных событий, и я имела огромную радость видеть великого христианского героя, который под знаменами креста, победил именем Иисуса – я имею в виду императора России, – живущего и действующего так, как ученик Христа» [Ley, 1975, p. 188].

«И придет царь северный, устроит вал и овладеет укрепленным городом, и не устоят мышцы юга, ни отборное войско его; не достанет силы противостоять» (Дан. 11: 15).

Во французском оригинале: «alliance de paix, alliance éternelle».

Об этом сам Баадер сообщал в письме к наследному принцу Баварии Людовику 16 октября 1816 г.: «Пользуюсь случаем, чтобы передать Вашей королевской светлости в знак глубокого уважения небольшую записку, которую я в прошлом году посылал в Париж незадолго до образования Христианского союза и которая была одобрена по всем статьям Его величеством императором России настолько, что эта высочайшая персона передала мне 5000 F на публикацию более значительного труда о религии, над которым я в то время работал» [Büchler, 1929, p. 52].

Особенно пропагандировал Священный союз Юнг-Штиллинг, видевший в нем отражение тех мистических союзов, о которых он писал в своих произведениях. В каком‑то смысле можно полагать, что Юнг-Штиллинг явился пророком Священного союза. Еще за год до его появления, в октябре 1814 г., он поместил в своем «Альманахе друзей христианства» похвальное слово Александру I, в котором между прочим писал: «Напрасно вы будете искать в истории других трех таких государей, столь исполненных страха перед Богом, трех истинных христиан, соединенных между собой братской любовью, честных во всем, которые оставив в стороне лживые соображения человеческой политики, торжественно поклялись уничтожить тиранию, которая разрушила Европу» [Ley, 1975, p. 90].

Выше приведено библейское выражение «alliаnce de paix» (завет мира).

Ф. Генц в письме к Меттерниху по-своему трактовал угрозу европейскому миру, исходящую от Священного союза. По его мнению, война неизбежна уже потому, что Российская империя представляет собой, по сути, военную машину, и Священный союз для того и понадобился Александру, чтобы прикрыть свои агрессивные замыслы: «Неуверенный в своей собственной семье, ненавидимый знатью…стесненный и осаждаемый со всех сторон жалобами, порожденными безграничной нерадивостью внутренней администрации, слишком бессильный, чтобы сыграть до конца ту сумасбродную роль, в которой выступил за последние годы, и слишком гордый, чтобы ее оставить, стесненный в финансовых средствах – что же может он предпринять, кроме попыток при помощи единственной существенной силы, которая у него есть, – колоссальной армии – войной отвратить от себя отовсюду грозящую опасность» [Шебунин, 1925, с. 93].

Имеется в виду супрематия папы.

К нехристианским народам Сюлли относит и русских, которые, по его мнению, «в большей части состоят из идолопоклонников, частично из схизматиков, как греки и армяне, но с тысячью практических предрассудков (mille pratiques superstitieuses), которые почти никому из них не позволяют встать с нами на один уровень. Кроме того они принадлежат Азии в такой же степени, как и Европе. Поэтому их следует рассматривать как варваров и ставить в один ряд с турками, хотя лет через пятьсот они смогут занять место среди христианских держав». Поэтому, «если великий князь московский или русский царь, потомок древнего скифского хана, откажется присоединиться к ассоциации, после того, как ему будет предложено, то с ним следует поступить как с турецким султаном: лишить его европейских владений и отправить в Азию, где он сможет, не мешая нам, продолжать сколько захочет войну с персами и турками, которую он ведет постоянно» [Sully, 1778, p. 322, 325].

Так, например, Роксандра Стурдза писала в воспоминаниях, «о знаменитом Священном союзе, который Прадтом забавно прозван “апокалипсисом дипломатии” и который был однако (в обстановке более благочестивой, следовательно, менее положительной) осуществлением величавой мечты Генриха IV и аббата Сен-Пиера» [Эдлинг, 1999, с. 223].

Различия во взглядах на Священный союз Александра I и Стурдзы верно охарактеризовал А. Мартин. По его мнению, «в конечном итоге их позиции оказались, однако, несовместимыми. Александр I был одновременно либералом, мистиком и хладнокровным прагматиком, который мог в одно и то же время пожаловать Польше конституцию, покровительствовать поклонникам мистических таинств и дать неограниченные полномочия графу А.А. Аракчееву. Стурдза был иным. Он считал эффективным лишь те представительные органы, которые создавались вековой традицией. Он видел в православной церкви исключительный и реальный источник и отвергал циничный прагматизм Аракчеева и Меттерниха. Александр I как государственный деятель черпал вдохновение еще из прогрессивного наследия Просвещения и идеалов романтизма. Стурдза же был таким идеологом, мировоззрение которого уходило корнями в теократизм и сословное мышление христианства средневековья, хотя и он воспринимал эти идеи через призму Просвещения и романтизма» [Мартин, 1994, с. 150–151].