Збигнев Залуский - Сорок четвертый

18 мая ценою крайнего усилия она успела выйти из нового окружения до того, как оно окончательно замкнулось. 23 мая она выскользнула из засады, организованной боевыми группами двух немецких танковых дивизий. Однако со всех сторон ее подстерегали новые опасности, которым она уже не могла противостоять. В тот день после нелегкой внутренней борьбы майор Жегота принял решение об отходе. Этот маневр, обычно чисто военного значения, в этом случае приобретал политический смысл. Отступление, выход из боя, отход в тыл для собирания сил означали попытку прорваться через линию фронта на восток, на сторону Советской Армии.

Три колонны двинулись на Припять — полковая группа капитана Гарды, группа капитана Остои, группа майора Коваля. 27 мая батальоны Гарды вместе с проводниками — отрядом советских партизан — проникли в зону немецкой обороны над Припятью.

«Из бункеров строчили их пулеметы, — вспоминает солдат из группы Гарды, ныне подполковник, доктор Юзеф Червиньский, — еще несколько минут — и вверх взмывают фонтаны желтого света. Это бьет артиллерия, рвутся мины… Предстоит еще преодолеть реку, пройти перед фронтом немцев, у которых пристрелян здесь каждый метр… Вблизи слышны крики о помощи, но помочь невозможно: каждый плывущий истощен до такой степени, что сам лишь с трудом может преодолеть реку. Многих уже и на это не хватает, и они тонут… Рывок, еще минута — и я в окопе. Стоящий рядом советский солдат протягивает мне руку и говорит: «Иди в землянку, сынок». Здесь тепло, солдаты приносят мне чай, хлеб, спрашивают, откуда мы, кто-то раздобыл несколько гимнастерок, чтобы переодеться.

Из группировки, насчитывавшей более 550 партизан, на поверку является около 300: 113 ранено, около 100 погибло… Приезжают советские автомашины с продовольствием и обмундированием. Те, у кого порвана одежда, получают новые советские мундиры. Нас заверяют, что это только на время, так как мы будем направлены в польскую армию, где нас переобмундируют и вооружат» {45} 45 Józef Czerwiński: „Mało znany fragment z dziejów I armii WP”, „Wojsko Ludowe”, nr 7/1959. .

Когда луцкий и владимирский батальоны пробивались под Припятью через линию фронта, в эфире циркулировали радиограммы: Варшава — Лондон, Лондон — Варшава и, наконец, Варшава — Шацкие леса… Повернуть 27-ю дивизию, не допустить соединения с большевиками, вывести ее в Люблинское воеводство… Остальные четыре батальона — 50-й пехотный полк майора Коваля и группа капитана Остои — уже не прошли. С полпути они повернули на запад. Подальше от фронта, поближе к командованию АК, встревоженному их позицией. Подальше от единства, от великой возможности единения…

Через те же самые болота Волыни и Полесья, урочища, мокрые леса и песчаные островки, только чуть далее к северу, партизанский конвой, сначала польский, из отрядов АЛ майора Метека (Мечислава Мочара), а потом — советский, эскортировал четверых путников.

От отряда к отряду, старыми партизанскими тропами, через деревни, давно уже оставленные перепуганными немцами, они продвигались в направлении партизанского «окна» на Буге, а оттуда — к старому аэродрому Северный Полюс — советской Малой земле, охраняемой отрядами полковника Сикорского… Но не дошли. Под концентрированным ударом немецкой бронетанковой колонны карателей пал Северный Полюс. Пришлось повернуть. Через полесские урочища, леса северной Волыни путники двигались в поисках отряда и места, откуда их могли бы забрать два «кукурузника», ожидавшие неподалеку, за линией фронта, под Ковелем, на передовом аэродроме. День за днем попискивали радиостанции по обе стороны фронта, обмениваясь информацией. Наконец они добрались. На островке среди болот, где располагался отряд подполковника Каплуна, имелась удобная поляна. Вызвали самолеты. Погода стояла нелетная. Пилоты с горечью говорили: «Согласно прогнозу, следует идти пешком» {46} 46 Owidiusz Gorczakow: „Odpowiedzialne zadanie”. В кн.: „Braterstwo”, Warszawa, 1960, s. 96. . Однако самолеты поднялись в воздух, но раньше, чем они появились над посадочной площадкой, отряд дивизии СС «Викинг» вытеснил партизан Каплуна, уничтожил лагерь, занял поляну…

Дни проходили в стычках, переходах, отступлениях, маневрах и боях с немецкими карателями. Наконец в Мехоровском лесу под Малорытой удалось задержаться у небольшой поляны. Через несколько часов два «кукурузника» уже кружили над лагерем. Первый самолет улетел: поляна оказалась мала. Второй, совершив посадку, с трудом остановился перед самой стеной леса.

Поляна была слишком мала для нормального взлета. Партизаны, повиснув на крыльях самолета, старались облегчить разгон двигателей на месте. Загруженная сверх меры, машина с трудом оторвалась от мокрого луга.

— Кто это? — спросил партизан из аэродромной охраны офицера Эугениуша Кульчицкого, в действительности Овидия Горчакова (теперь советский писатель), который сопровождал самолеты и остался с партизанами.

— Это? — отвечал Кульчицкий. — Это правительство…

На другой день, 16 мая, «правительство» — четверо мужчин, а точнее, трое энергичных молодых людей и один солидный пан в расцвете лет — и по внешности и формально, согласно аусвайсам, мелкие чиновники варшавских предприятий и фирм — оказались в столице государства, армии которого громили вермахт, нагонявший до этого страх на всю Европу, государства, к голосу которого внимательно прислушивались сильнейшие державы мира. Прибывшие хотели, чтобы их выслушали и поняли. Они находились в столице того государства, от которого народ, пославший их как своих представителей сюда, в Москву, ожидал срочного спасения от смертельного кошмара. Но кто здесь знал гражданина Тадеуша Врублевского (Эдварда Осубку-Моравского), гражданина Турского (Мариана Спыхальского), гражданина Крука — Хардего (Казимежа Сидора), гражданина Стефана (Яна Ханемана) из далекой Варшавы? И все же…

17 мая люди, представлявшие страну, и люди, представлявшие ее армию в эмиграции, сели за один стол. По обе стороны — по нескольку человек в мундирах и гражданских костюмах: несколько старых коммунистов, несколько левых социалистов, по одному людовцу. Друг друга они не знали. Они искали объединяющие моменты. Прибывшие из Польши обрисовали положение в стране, представили собравшимся решение о создании Крайовой Рады Народовой (КРН), ее декрет номер 1 о создании Армии Людовой. Поляки из эмиграции изложили свою оценку польского вопроса на фоне международной обстановки, идеологическую декларацию Союза польских патриотов, идейное достояние Центрального бюро польских коммунистов в СССР. Искали общие моменты. Обнаружили почти идентичность взглядов.

Кто-то сказал: «Вот власть борющегося народа, не имеющая регулярной армии; вот сражающаяся армия, не имеющая общенародной власти. Одна воплощает стремления и чаяния народа, другая представляет волю и поддержку народа». Несколькими днями позже один из прибывших — гражданин Турский (инженер Мариан Спыхальский, полковник Армии Людовой) — обращался к солдатам польской армии в СССР: