Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

За лето побывали в Париже также в разное время Юша, Ольга и Леонтий. Последний пробыл в Париже несколько дней, проводя время с нашими дочерьми. Юша рассказывал про свою работу на Севере, первоначально в качестве командира составленного из двух батальонов Англо-Карельского Легиона, в сущности, вполне русской части, с которой ему пришлось участвовать в военных действиях к западу от Онежского озера. Позднее, как земского деятеля, его назначили начальником Повенецкаго уезда. Во главе гражданской части всего района вдоль Мурманской дороги стоял некий Ермолов, которого брат очень хвалил, а непосредственно начальником брата по Олонецкой губернии был наш Старорусский член земской управы Карцов. Я его знал, как незаметного молодого человека, но брат говорил, что в Петрозаводске он проявил нужную распорядительность. Незадолго до катастрофы на Северном фронте (кстати, не менее неожиданной, чем в Крыму) Юша уехал в отпуск к жене в Англию, и оттуда ему уже возвращаться на Мурман не пришлось. В Лондоне он устроился секретарем в еще существовавшем тогда нашем консульстве. Ольга познакомила нас со своей двоюродной теткой de Mont d’Eoux, рожденной Скарятиной, совершенно офранцузившейся и перешедшей в католицизм старушкой. Один из ее сыновей от первого брака Guebhart занимал в ту эпоху видный пост в Banque de France и был профессором в Ecole de Hautes…. [нерзбрч.] не то sociale, не то economiques. M-me de Mont с места стала обрабатывать Ольгу, и, хотя та раньше и была совершенно безразлична к религиозным вопросам, теперь заинтересовалась католицизмом, и через некоторое время перешла в него. Позднее стал склоняться к нему и Юша, и, в конце концов, тоже перешел в него, как мы с Адей его не отговаривали. Но об этом мне придется говорить позднее.

Коснусь, кстати, положения здесь, за границей, православной церкви. До революции, кроме посольских церквей, наши церкви были лишь в местах, где во время сезонов, большею частью лечебных, собиралось много богатых русских. Таким образом, возникли, например, церкви в Эмсе, Висбадене, Биаррице, Ницце и Каннах. Деньги на них собирались обычно частные, но также обычно их не хватало на окончание постройки, и тогда ассигновывались государственные средства. Содержание причтов также оплачивалось из этого источника, причем духовенство этих церквей назначалось из числа наиболее культурных священников. Все заграничные православные церкви состояли в ведении одного из викариев Петроградской епархии, проживавшего большею частью за границей. Революция в корне изменила этот порядок. Связь с Россией фактически порвалась, прекратился и приток русских средств, как казенных, так и частных, и большинство церквей оказалось в весьма тяжелом положении, тем более, что число постоянных прихожан, живущих в этих городах, было ничтожно, да и те, тоже нормально, лишились с революцией своих состояний. В результате, если в более крупных центрах духовенство могло еще кое-как перебиваться доходами от треб, то в таких городках, как, например, По или Биарриц им пришлось очень туго. В иных случаях мне пришлось видеть священников, служивших в частных предприятиях, чтобы не умереть с голода или прирарабатывавших гроши самыми неожиданными способами. В Биаррице я видел священника, помогавшего жене вышивать крестиком получаемые ею заказы. Понемногу, с прибытием беженцев, положение причтов улучшилось, и при большинстве церквей образовались приходские советы, в соответствии с приходским уставом, одобренным Собором 1917 г. Надо, впрочем, отметить, что кое-где прежние священники, особенно старики из духовного звания, плохо ладили с этими советами и пытались и впредь распоряжаться всем единолично. В Каннах, например, еще в 1935 г. не вполне наладились отношения совета с о. Григорием Остроумовым. После 1920 г. положение, однако, значительно изменилось с принятием духовного сана ряда светских лиц, из коих некоторые оказались исключительными священнослужителями. Были среди них и члены Государственного Совета и Государственной Думы и педагоги, и военные, и что их объединяло, в отличие от прежнего духовенства, это то, что они посвящались по призванию, а не по наследственной традиции. Мне всегда припоминается о. Ельчанинов, бывший директором гимназии где-то на Юге России, ставший священником сперва в Ницце, а потом в Париже, и в обоих городах привлекавший к себе сердца всех своим истинно христианским духом. Позднее духовный сан приняли многие молодые люди, прошедшие курс Богословского Института в Париже и тоже ставшие прекрасными священнослужителями.

Положение нашей церкви за границей осложнилось, однако, в связи с политическим положением. Заведующим заграничными церквями был назначен Патриархом Тихоном митрополит Евлогий, мой бывший сочлен по 3-ей Государственной Думе, человек умеренных взглядов и мягкого характера. Когда после эвакуации Крыма на Балканах оказался ряд епархиальных архиереев, Евлогий вошел с ними в связь, не учтя, однако, видимо, того, что среди них оказался властолюбивый и крайне правый митрополит Антоний (Храповицкий), уже до революции известный своей реакционностью. Он и почти все бежавшие с ним иерархи не желали поддерживать сношений с патриархом, «пленником большевиков», и вообще стали на определенно политическую почву. Евлогий, наоборот, отказывался порвать с патриархом, и когда в Карловцах, в Югославии, был созван духовный Собор, то оказался и противником принятия каких-либо политических постановлений. Большинство стало, однако, на противоположную точку зрения и высказалось, например, за восстановление в России монархии.

Характерно, что за это голосовало большинство иерархов и почти все светские участники Собора. Наоборот, почти всё белое духовенство оказалось на стороне Евлогия. Результатом этих постановлений явилось усиление преследований против духовенства в России, а через некоторое время и раскол заграничной церкви на евлогиевскую и карловацкую. Во Франции громадное большинство церквей оказалось на стороне Евлогия, но понемногу в ряде мест меньшинства, симпатизировавшие Карловцам, и все время увеличивавшиеся по мере прибытия беженцев с Балкан, образовали свои приходы. Таким образом, даже в таком второстепенном городе, как Канны, образовались два прихода. Позднее положение Евлогия и его сторонников усложнилось, когда, уже после смерти Патриарха Тихона, Патриархия потребовала от Евлогия и его духовенства письменное обязательство, что они признают советскую власть. Я в этот период не видал Евлогия, но у меня были сведения, что лично он пошел бы на это, но воспротивился этому им же образованный Совет, в котором влиятельную роль играл Коковцов.

Евлогий вошел тогда в связь с Константинополем и был назначен Константинопольским Патриархом Экзархом русских церквей в Западной Европе. Это разногласие вызвало новый откол от него нескольких приходов, подчинившихся тогда Московской Патриархии. Таким образом, в эмиграции образовались три церкви: патриаршая, центром которой была парижская православная церковь на rue Petel, евлогиевская и карловацкая. Во главе последней во Франции стал малосимпатичный архиепископ (позднее митрополит) Серафим.