Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Так как в России все духовные учебные заведения были закрыты, а необходимость в образовании духовенства проявлялась за границей еще более остро, чем на родине, то возникла мысль о создании в Париже своего рода духовной академии, за что и взялся Евлогий. Денег у него было мало, но он рискнул купить продававшееся тогда немецкое имущество, конфискованное французскими властями, где у немцев помещались какие-то культурные учреждения. Помог его покупке, ссудив деньги, известный поставщик угля в Порт-Артуре во времена Японской войны — Гинзбург. Когда я в присутствии адвоката Слиозберга высказал удивление, что еврей помог открыть православный институт, то он мне ответил, что странного в этом ничего нет и что в России, когда строился какой-нибудь собор, губернатор при сборе пожертвований всегда обращался за ними и к богатым евреям. «Да впрочем, это бывает обычно и в католических странах», — добавил он.

Как бы то ни было, Богословский институт был открыт, причем к преподаванию в нем был привлечен ряд крупных научных сил. Несомненно, наиболее видным из них был протоиерей Булгаков, бывший профессор политической экономии и член, кажется, 2-й Гос. Думы, по душевному влечению принявший духовный сан. Его учение о Св. Софии, Премудрости Божией, вызвало горячие споры и, кажется, в конце концов, было осуждено, но, во всяком случае, Булгакова надо признать крупной богословской силой.

Для студентов при институте было общежитие, но если институт вообще продержался, то лишь потому, что и профессора и студенты мирились с самим скромным существованием, лишь бы их alma mater не закрылась.

Я несколько раз был в институте, где в библиотеке были книги, которых больше нигде нельзя было достать. Институт производил отрадное впечатление, но немного странной казалась модернистская живопись церкви, выполненная художником Стеллецким и его учениками.

Надо сказать, вообще, что война и революция очень подняли интерес к религии и к духовным вопросам. Появились специальные издания, посвященные им, и среди них выделился «Путь», издаваемый Бердяевым, в котором печатались статьи не только узко православного направления, но и несколько более широкого.

Однако в этом приходилось быть очень осторожным. В 1925 г. [протоиерей Николай Сахаров] напечатал брошюру о православии и католицизме. Только через некоторое время католики сочли необходимым обидеться на нее, и в очень резкой и оскорбительной для митрополита Евлогия форме объявили, что прекращают всякую материальную поддержку русским, преимущественно учащимся. Это вызвало большой переполох в русской колонии, в которой нашлись, к сожалению, лица, оправдывающие католиков. В конце концов, все уладилось, и свои угрозы католики не привели в исполнение. В сущности, это был один из многих случаев в беженстве, когда нам приходилось, даже будучи по существу правыми, прятать свои обиды и самолюбие, дабы не лишиться тех или иных политических или материальных выгод.

Вполне понятно, что католицизм воспользовался русской разрухой и сделал все возможное, чтобы привлечь к себе возможно большее число православных «схизматиков». В Париже (а, по-видимому, и в других центрах) были открыты особые permamanus, нечто вроде бирж труда для русских беженцев. Русских детей из известных семей устраивали бесплатно в католические учебные заведения и кое-кого из них перевели в католицизм. Очень энергично шла и индивидуальная пропаганда католицизма. В общем итоге, однако, у меня осталось впечатление, что число «соблазненных» оказалось небольшим. Говорю «соблазненных», ибо многие из них оставили тогда веру своих отцов исключительно из-за материальных выгод.

Я упомянул уже про тетку моей невестки Ольги — de Mont d’Eoux, оказавшейся ярой католичкой и убедившей Ольгу перейти в эту веру. Она стала тоже католичкой из фанатичных, писала в английских католических журналах и рисовала образа для католических церквей «восточного обряда». Евлогиевское духовенство не отнеслось к этому безразлично и, в частности, очень культурный протоиерей Спасский взялся за детей, на коих в католических школах эта пропаганда сильно сказывалась. Отцу Спасскому, разъезжавшему по всей Франции, удалось тогда удержать в православии многих детей.

Всем известно, что в Риме существовало особое учреждение для пропаганды среди православных. Не знаю, от кого исходила инициатива переговоров в Париже о возможности воссоединения церквей, но ни к каким результатам они не привели. Состоялось, между прочим, свидание трех католиков, назначенных архиепископом Парижским и трех православных — кн. Г. Н. Трубецкого, А. В. Карташова и кого-то, кого не припомню. Позднее Карташов рассказывал, что католики шли всецело на оставление православной обрядности и на сохранение Никейского Символа Веры, но настаивали на безусловном подчинении православия авторитету папы. На этом переговоры и прекратились, и, вообще, интерес католицизма к эмиграции через несколько лет исчез, очевидно, под влиянием ничтожных результатов, достигнутых в ней его пропагандой.

В сентябре 1920 г. в Париже стало известно, что Врангель приглашает в Крым ряд финансистов на совещание для обсуждения вопросов о помощи его армии и, вообще, населению занимаемого ею района, ибо в Крыму ни хлеба, и вообще продовольствия, ни всяких товаров широкого потребления не было. За время занятия района Мариуполь-Мелитополь оттуда успели вывести часть имевшихся там хлебных запасов, но этого было недостаточно, чтобы в обмен на них получать из-за границы все необходимое и для армии, и для населения полуострова. Эмигрантские финансисты и должны были указать способы выйти из этого положения. Вернулись они в начале ноября, и сразу были сделаны два доклада: Барком в Банковском Комитете — общий, и Владимира Гурко — о разрешении аграрного вопроса. Надо сказать, что Врангель один из всех генералов понял, что надо сразу же дать ответ крестьянству по этому вопросу, а не ожидать нового Учредительного Собрания. Ответ Врангелевского правительства оказался, однако, по-видимому, недостаточным, но это не означает еще, что другие генералы, даже более левые, чем Врангель, как, например, Корнилов или Деникин, лучше его разобрались в общеполитическом положении.

Доклад Гурко сделал 9-го ноября, а 13-го уже пришли телеграммы об оставлении Крыма. Теперь вся картина того, что там произошло, более или менее выяснилась, но тогда никто ничего не понимал. Знаем мы теперь, что Врангель и его штаб предвидели эту катастрофу и до известной степени подготовились к ней. Были мобилизованы все суда и распределены по портам, куда были направлены отходящие войска. Было использовано все, что могло держаться на воде, даже такие суда, машины которых не функционировали, были в отчаянном состоянии, так что, если почти все суда дошли до Константинополя, то лишь благодаря чудной погоде, стоявшей вначале в эти дни. На нескольких судах машины отказались работать во время перехода, но их нагнали другие и дотащили их на буксире, но один пароход с 1000 приблизительно людьми пропал без вести. Радио на большинстве судов тогда не было, указать свое положение он не мог и предполагают, что он погиб через несколько дней во время бури. Все суда были переполнены настолько, что не только лежать, но и сидеть было невозможно, и люди все время стояли. Больше ста человек принял маленький «Китобой», который ушел из Ревеля, чтобы продолжать борьбу в Крыму, но пришел туда только в день эвакуации и вернулся оттуда в Константинополь, кажется, притащив туда кого-то на буксире. Утверждали, что из Крыма были вывезены все, кто хотел его оставить. Так ли это, боюсь утверждать, но знаю, что кое-кто из наших знакомых там остался и погиб во время «чистки», произведенной там Бела Куном, и во время которой было истреблено, как говорили, 60 000 человек.