Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Не помню точно, когда несколько человек из эмигрантской молодежи бросили бомбы в здание ГПУ на Лубянке и в какое-то советское учреждение в Ленинграде. Бросивший бомбу в Ленинграде смог выбраться обратно, и был потом в Париже (фамилию его я забыл). В Москве ее бросил Радкович, сын бывшего крупного чиновника Морского министерства, серьезного и порядочного человека. Он и его спутники были, однако, выслежены и окружены в Смоленском районе, и погибли, расстреляв все патроны. Насколько я знаю, никакой связи с парижскими организациями у всех их не было. Позднее мне пришлось слышать рассказ одного евразийца, Товстолеса, посланного этой организацией в Ригу, дабы руководить там их подпольной агентурой по связи с Россией. Он мне говорил, что он очень быстро отказался от этой работы, ибо убедился, что в действительности через нее осведомлялись не эмигранты, а советская разведка. Этот рассказ совпал и с другими сведениями о том, что руководящие деятели евразийства перешли в советский лагерь.

Так как увлечение Марины Швахгеймом не проходило, то в мае мы объявили ее невестой и начали готовиться к свадьбе. Впрочем, кроме подвенечного платья, приготовления эти свелись к добыванию необходимых документов. Во Франции требуется обязательно предоставление для гражданского брака метрического свидетельства о рождении, а при его отсутствии его составление мировым судьей особого acte de notoriete, на основании свидетельских показаний семи свидетелей (на наше счастье, как раз в это время число их было уменьшено до двух). Выезжая я Данию на время, мы, естественно, наших метрик не взяли, и теперь я попытался заменить Маринину удостоверением консульства, но мэрия, также как товарищ прокурора, ведающий этими делами, его не приняли, и пришлось идти к мировому судье. Мои свидетели Киндяков и Капнист давно знали нас и могли удостоверить вполне добросовестно, что Марина наша дочь, но мне пришлось видеть такое свидетельство, составленное на юге Франции, в котором семь свидетелей, местные французы, подтверждали, что солдат экспедиционного корпуса, оставшийся во Франции, родился тогда-то, где-то в Минской губернии и был сыном таких-то. Препятствий к гражданскому браку после этого получения acte de notoriete не было, но к церковному еще оставалось, так как Швахгейм был разведенным, и еще не истек срок наложенной на него епитимии. Пришлось обратиться к митрополиту Евлогию, который и сложил эту епитимию. Написав этот документ, он добавил только: «Зайдите в канцелярию, чтобы вам номер поставили». С этим также задержки не было, только за номер взяли 100 франков. Практика «жизни блудом» существовала, очевидно не только в Карловцах, но и в Париже. (Фразу «Плохо живем, блудом живем» приписывали митрополиту Антонию. В Карловцах иерархи и их управления жили почти исключительно бракоразводными делами).

На свадьбу, кроме самых близких лиц, мы никого не пригласили, и всё прошло очень скромно. Чуть-чуть не опоздали мы с гражданским браком. В мэрии он записывался только до 12, а Швахгейм вместо 11 явился только в последнюю минуту, ибо его свидетель, без которого брак не мог быть зарегистрирован, ночью заболел, и Швахгейм еле доставил его в мэрию.

Пока о Сергее Швахгейме я ничего еще не говорил. Род его происходил из Швейцарии, но уже давно осел в Баварии, где в 18-м веке получил баронский титул. Вскоре после этого, при Екатерине II один из Швахгеймов перебрался в Россию и был помещиком Петербургской губернии. Кем он был по службе, точно не знаю. Имелись данные, что он был депутатом дворянства по Шлиссельбургскому уезду. Возможно, что уже он получил земли в Новороссии, когда она еще не была заселена. Во всяком случае, уже со следующего поколения, кажется, все Швахгеймы в России, вплоть до отца Марининого мужа — Егора Егоровича, были военными и владели крупными имениями в Елизаветградском уезде. Егор Егорович был в этом уезде предводителем дворянства, владельцем крупного имения Воеводино. Женат он был на красавице, дочери Одесского коммерсанта — Дмитренко Елене Мелетиевне. У нее был брат, как мне говорили, известный в Одессе архитектор, и сестра, бывшая в Париже студенткой и вышедшая там замуж за американца Бойнтона, впоследствии бывшего директором «Ассошиейтед Пресс». Швахгеймы в Одессе были известной семьей, и жили широко, по-видимому, даже выше средств, так что в Париже Ип. Капнист мне говорил, что не будь революции, они все равно остались бы без гроша. У них была дочь Ольга, вышедшая за железнодорожного офицера (впоследствии генерала) Докса, но после революции с ним разведшаяся, и два сына. Старший, Владимир, был женат и из-за жены был убит в Севастополе другим офицером. Младший, Сергей, женился на баронессе Рено, дочери недолгого члена 3-й Гос. Думы, еще будучи студентом Дармштадского Политехникума, который и кончил летом 1914 г., как раз перед войной. Во время ее он избежал призыва, открыв какой-то заводик, работавший на оборону, а во время революции бежал в Бессарабию, тогда захваченную румынами. Отец его в это время умер от сыпного тифа, а мать и сестра оказались затем в Вене. Мать, несмотря на то, что еще могла бы работать, оказалась абсолютно ни на что непригодной, и со времени революции постоянно была на руках у детей. Дочь ее в Вене стала заниматься разными рукоделиями и бельем, и, кроме поддержания матери, смогла еще поставить на ноги своего сына, окончившего в Вене университет. Сергей Егорович, не знаю точно когда, развелся с женой, про которую никто худого не говорил.

Приглядевшись около сестры к ее работе, он во Франции, куда перебрался приблизительно в одно время с нами, стал тоже заниматься тем же делом, что и она, давая мастерицам вышивать и шить белье. Ему самому оставалось искать клиентов, что он и делал, без особого, впрочем, обременения себя трудом. После свадьбы он и предполагал, что Марина станет заниматься этим делом вместе с ним. Так это и случилось, но чего мы не ожидали — это того, что на Марину лягут все неприятные стороны этой работы, а он будет пожинать все ее плоды, ограничиваясь минимумом влагаемого в дело труда. Главной его отличительной чертой был крайний эгоизм и нежелание чем-либо ограничить свои желания в пользу жены. При этом он был труслив, и в случае каких-либо неприятных разговоров с клиентами старался свалить их на Марину, тогда ведь всего 16-летнюю девочку. Наконец, было у него и недостаточно самолюбия, и если ему приходилось сталкиваться с нахалами, то он не умел дать им должный отпор, особенно если его карман не страдал. Все это, однако, мы узнали только позднее и понемногу, первоначально же мы узнали лишь, что он был сыном порядочного отца, не был мотом и был красивым человеком, далеко не крупного ума, но практичным и весьма застенчивым.