Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Сам врач потом признал, что он не ждал, что Малинка выживет… Болезнь эта сказалась вообще очень тяжело на ее общем состоянии здоровья, ослабив ее и оставив разные местные недомогания. Кроме того, благодаря болезни, она не смогла относиться нормально к ребенку. Начав кормить его сразу после родов, она должна была бросить это когда заболела, и с тех пор ребенок перешел почти целиком на Катино попечение. Хотя мы на это и не жаловались, и, возможно, что в некоторых отношениях это было для него и лучше, но как-никак то, что между ним и нами была разница в полвека, сказалось, ибо когда началась его самостоятельная жизнь, мы оказались уже слишком старыми, чтобы им руководить.

Когда Малинке стало лучше, я первым делом отправился на v. Machelon к принцу А. П. Ольденбургскому поблагодарить его за его внимание во время болезни. Не только нам помогали состоявшие при принце доктор Давыдов и сестра Салак, но он все время присылал то, чего нам не хватало, и сам заезжал справляться о состоянии больной.

Сезон в Биаррице в это время уже закончился, и почти все большие гостиницы были закрыты. Мало было народа и на многочисленных виллах вокруг города. Зима на побережье Атлантического океана мало представляет прелестей, и все красоты этой местности пропадают в дожде и в тумане. Кстати, напомню, что Биарриц возник благодаря тому увлечению им, которое было у императрицы Евгении, для которой ее муж выстроил здесь дворец, в наше время превращенный в роскошный Hotel du Palais, в 1925 г. еще занимавший на Cote Basque первое место.

В Биаррице была очень хорошенькая русская церковь, к сожалению уже нуждавшаяся в изрядном ремонте, для чего, однако, средств не было. Священником в ней был молодой монах, о. Андрей, вскоре уехавший в Россию. После некоторого перерыва его заменил бывший полковник Генштаба Церетели, женатый на сестре моего сочлена по Гос. Думе Ковалевского, человек культурный и убежденный. Материально его положение в Биаррице было очень тяжелым, и ему приходилось прирабатывать, что он и делал, например, помогая жене вышивать крестиком. Несмотря на эти трудности, о. Иоанн помогал, по мере возможности, всем, кто к нему обращался. Тем не менее, в приходском совете и до него, и при нем не могло установиться спокойного делового отношения к делу, и, хотя и небольшая, но упорная группа все время занималась мелкими дрязгами, далеко не делавшими ей чести.

Живший уже несколько лет в Биаррице, принц Ольденбургский купил здесь большую виллу Machelon. Первоначально он выбрался в Финляндию, где у него было большое имение. Продав его, он смог купить Machelon и сохранить еще средства, чтобы жить на вилле безбедно. Позднее он мне говорил, что у семьи герцогов Ольденбургских было в Германии несколько семейных фондов, одни из которых совсем пропали в финансовой катастрофе, а другие около 1930 г. только начали давать небольшой доход. Я уже писал, что видел принца в Копенгагене, когда он был там проездом во Францию. Следом за ним перебралась туда и принцесса, и их свита. Принцесса была уже совсем парализованной, и вскоре умерла. В 1925 г. умерла и сопровождавшая все эти годы ее приятельница гр. Сольская, вдова председателя Гос. Совета.

После принцессы остались жить на Machelon ее лектриса Е. Ф. Гефель, сестра Саллак и Ирина Давыдовна, ее горничная, к 1925 г. все уже очень пожилые и все очень приличные, скромные женщины. Очень приятное впечатление производил и мужской штат, окружавший принца. Кроме камердинера принца Карабинаса, типичного старого умного и дисциплинированного солдата, этот штат состоял из доктора В. И. Давыдова, В. И. Вуича и Л. В. Голубева. Давыдов еще в Японскую войну был в Харбине старшим врачом Георгиевского госпиталя, где я его встречал, и после нее стал домашним врачом Ольденбургских. В Биаррице он устроил себе на Machelon столярную мастерскую и изготовлял в ней разные нужные и ненужные для виллы вещи. Вуич долгие годы был секретарем принцессы. Его я впервые встретил в Биаррице. Был он человек сдержанный и молчаливый, и никогда никто ни в чем некорректном его не упрекал. Голубева я знал еще лицеистом, и бывал у них в доме в дни моей молодости. Позднее я встречал его и на японской, и на Большой войне, и всегда ценил его большую энергию, хотя подчас она и имела несколько забавной характер. Из окружения принца он был, несомненно, самым живым человеком, и осведомлял его о всех происшествиях в Биаррице, и о всех русских приезжающих в него.

Принцу было уже около 75 лет, и годы укротили его порывистость, но он продолжал интересоваться всем, касающимся России, и все мало-мальски интересные соотечественники приглашались к нему завтракать. В это время у принца появилось новое увлечение — радиостезия — и он всем гостям показывал, как в его руках прутик показывал, где под почвой находится вода. Увлекался он еще, если можно так сказать, механизацией хозяйства на Machelon, и устроил какое-то приспособление для передачи в огород навоза, которое показывал и мне. Увы, подавать-то оказалось нечего, и один рабочий мог в один раз перенести весь навоз в двух ведрах. Почти сразу это приспособление и было заброшено.

Гармония жизни в Machelon нарушалась, однако, второй сестрой милосердия Серафимой, немолодой некрасивой и грубой женщиной. Когда-то принц был серьезно болен, кажется тифом, и Серафима была приставлена к нему. После этого она осталась при нем, и понемногу забрала его в руки настолько, что ходили слухи, что после смерти принцессы он на ней женился, чего, по-видимому, не было. И вообще, женщина не тактичная, она пила, и будучи нетрезвой, позволяла себе многое совершенно недопустимое. Швахгейм был как-то свидетелем, как она кричала на принца, называя его «Алек, дурак!», и он молча принимал это. Всему остальному персоналу приходилось мириться с этими выходками, и это, естественно, было им нелегко.

Кроме этого его штата, на Macelon появлялся часто племянник принца Н. Зарнекау, сын его старшего брата Константина. Офицер Конной Гвардии, он под предлогом, кажется, туберкулеза прошел войну больше на нестроевых должностях, однако Адя видел в нем просто прятавшегося в тылу труса. Зарнекау был в этом противоположностью другому племяннику принца А. Г. Лейхтенбергскому. Будучи пасынком вел. князя Николая Николаевича по просьбе матери был сперва прикомандирован к Ставке, но уже с первых дней войны стал хлопотать о возвращении в строй, и потом я его видел командиром пулеметной команды, кажется, в пехоте, хотя сам он был лейб-гусаром.

В Биаррице был еще русский вице-консул, француз Durrient, которому многие русские были обязаны в эти тяжелые дни разносторонней помощью. Мне в первый мой приезд туда пришлось присутствовать у принца на чествовании этого милого, но очень бесцветного человека.