Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Осталось мне рассказать еще про цены платьев и вообще всего, продававшегося в доме. Мне пришлось иметь в руках документы, указывавшие, например, что продажная цена некоторых духов, вроде славившихся тогда «№ 5», составляла 600 % себестоимости. Продажная цена платьев не достигала такой высоты, но подчас меня поражала. Еще в начале моей работы мне пришлось писать счет какой-то американке, купившей своей 10–12-летней девочке maillot (майка) и халатик для купанья, и заплатившей за это 6000 франков или по тогдашнему курсу 240 долларов. Вечернее платье обычно стоило 5260 франков, а иногда цена эта поднималась до 10 000 и более франков. Понятно, что делать заказы в доме могли только очень богатые женщины, однако поступали они и от таких, у которых денег не должно было бы быть. Необходимо было, поэтому, выяснять их платежеспособность, что и было едва ли не главной обязанностью Кутузова. Благодаря своему такту, ровному характеру, приятной внешности и порядочности он всех располагал к себе, и мог многое узнавать то, что оставалось скрытым от других. В результате, при нем потерь от неоплаты счетов в отделении почти не бывало.

Надо отметить еще некоторые особенности назначения цен. Коронованным особам (или, точнее, бывшим коронованным особам), как, например, королеве Португальской делалась скидка в 50 %. То же было обычно и с заказами членов царствующих домов, а русской великой княгине Марии Павловне платья шились и совсем даром. Дамам дипломатического корпуса делалась скидка вообще в 30 %. Иногда платья шились даром и обычным заказчицам, большей частью известным красавицам, на которых всюду обращали внимание и которые делали, таким образом, рекламу дому. Как-то мне пришлось, впрочем, встретиться со случаем шитья платья даром одной французской аристократке, уже пожилой и некрасивой. На мой вопрос Кутузов объяснил мне, что у этой дамы очень злой и острый язык, и что этим путем покупается ее молчание в отношении дома.

В первые годы потери от неуплаты по счетам, как мне говорили в бухгалтерии, не превышали тогда одного процента. Позднее, с наступлением кризиса, они, конечно, возросли. На одной из клиенток, вдове известного английского министра Керзона дом потерял, как тогда говорили, что-то около 6 000 000 франков. Считалась она одной из лучших клиенток, и бывали годы, что она заказывала на миллион франков. В те годы закройщицы и продавщицы летали к ней на авионе в Лондон на примерки. Кризис сказался и на ней, и она объявила себя несостоятельной. Что-то потом Шанель получила, но сколько, не знаю.

В Биаррице я поместился с семьей на r. Serrano. У Малинки был небольшой магазин в бараках, выходивших на море, и в тот год недурно торговал. Сережа нанял еще другой магазин, тоже в бараках, но выходивших на r. de France, и открыл там торговлю фруктами, к чему понемногу присоединил закуски и аперитивы. И это его начинание пошло вначале недурно. К осени, однако, выяснилось, что участок под бараками вдоль моря был куплен парижским универсальным магазином Bon Marche, который решил строить здесь собственное здание. Были переговоры о скорейшем выезде «Serge et Marina», и об отступных за это, но не помню, чем они закончились. Во всяком случае, сезон закончился для Малинки в неизвестности, что они будут делать на следующий год.

В начале ноября отделение Шанель закрылось, и я отправился в Париж сдать счета и документы. Познакомился я тогда с бухгалтером дома, видел впервые издали саму Шанель, и Кутузов показал мне большие уже тогда помещения дома. Общее впечатление о нем было благоприятное, везде был порядок, и на все мои вопросы я получал немедленно определенные ответы. Видел я тогда и салоны дома с их стенами, незадолго до того сплошь покрытыми зеркалами, что затем было сделано и в отделениях. Общее впечатление было грандиозности дома и его солидности.

Через неделю после приезда в Париж получил я телеграмму от Анночки о ее приезде через несколько дней. Была она отправлена с парохода «Левиафан», тогда самого большого в мире, и в ней она сообщала, что едет с мужем Юлием Фоксом. Высказывала она надежду увидеть в Париже и Катю, которая действительно и приехала с внуком почти одновременно с Анночкой. Встреча с Анночкой и радовала нас, но вместе с тем и беспокоила. Как я уже упоминал, мы не производили никогда давления на жизнь дочерей, и то, что Анночка вышла замуж в 26 лет, не посоветовавшись с нами, мы приняли как естественное: ведь уже пять лет она жила врозь с нами. Одно нас интересовало — кто же наш зять? Встреча наша произошла очень сердечно, хотя Анночка, видимо, очень волновалась. Узнали мы от нее, что ее муж еврей, и что это и заставляло ее скрывать до конца свое замужество (брак их, впрочем, состоялся только перед самым их отъездом в Европу). Она знала, каково было отношение к евреям в прежней России, и боялась, что мы откажемся встретиться с ним. Сознаюсь, что нам это сообщение было неприятно, но от свидания с ним мы не уклонились.

В этот же день после завтрака и на следующий вечером мы побывали у Анночки в гостинице, где она остановилась, и с ним познакомились. Должен признать, что и до сих пор брак их со стороны Анночки представляется мне непонятным. Юлий Борисович Фукс (в Соединенных Штатах ставший Фоксом) был на 30 лет старше ее, и очень некрасив. Не было у него и материальных средств, которые часто объясняют подобные браки. Наконец, был он старым революционером, тогда как Анночка ранее, да, впрочем, и позднее политикой не интересовалась. Единственное, что у него, несомненно, было — это ум, а как позднее мы убедились, и большая доброта. Когда-то молодым человеком он был аптекарем в Ташкенте, участвовал в революции 1905 года, бежал за границу, и после 1917 года обосновался в Соединенных Штатах. Здесь он был близок к «Амторгу» (позднее мне говорили, что он был 1-м его председателем, но это, кажется, не верно). Когда он женился на Нусе, он вел в Нью-Йорке комиссионную торговлю мехами, но в небольших размерах, и приехал тогда в Европу именно по этим делам. Позднее, когда в 1929 году разразился экономический кризис, он оказался в очень тяжелом положении, ибо как раз накануне его он купил довольно крупную партию меха, внеся, однако, только задаток. Рассчитывал он перепродать ее сразу же, но не успел, и остался с порядочным долгом и обесцененными мехами. Спасли его тогда от банкротства Анночкины небольшие сбережения, но общий застой в делах не позволил ему справиться с затруднениями до самой их гибели, хотя нужды, как многие другие бывшие коммерсанты, они не испытывали. Жили они все эти годы, по общим отзывам, очень дружно, и все, кто их знал в Нью-Йорке, отзывались о нем очень сердечно.

Когда Анночка уехала с мужем в Германию, Катя вернулась в Биарриц, куда в январе приехала и Анночка, а я отправился в Канны. Здесь Шанель занимала помещение в центре Croisette, в доме, принадлежащем старому инженеру Salmon, типичному старому французу, жившему тут же с полоумной женой. Для характеристики его приведу его собственный совет: считая деньги в пачках, не надо трогать последнюю бумажку, ибо за ней может случайно оказаться еще одна лишняя, которая составит ваш барыш.