Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Одним из первых дел моих было съездить на могилу Анночки и ее мужа и заказать им памятник. Похоронили их среди других русских на кладбище, расположенном в районе города, по-видимому недалеко от того места, которое теперь стало известно всему миру под именем Lake Success [84] Место, где находилась ООН до 1951 г. — Примеч. сост. . Поразило меня, как имена многих русских оказались американизированными на надгробных памятниках; было ясно, что уже дети их ничего русского не сохранили. Узнал я, что Анночка с мужем похоронены в одной могиле, недалеко от Воличкиной, так что, когда я уехал из Нью-Йорка, она не оказалась заброшенной, и Варвара Геннадиевна, посещая могилу мужа, могла заглядывать и на Анночкину.

Заплатил я в конторе кладбища за perpetual care (постоянный уход) Анночкиной могилы, дабы она не осталась вполне заброшенной в будущем. Пришлось мне заплатить что-то caretaker’у, или по нашему — гробовщику. Эти предприниматели образовали гораздо более сложную профессию в Соединенных Штатах, чем в Европе, причем они и бальзамируют, и накрашивают покойника, дабы на нем не проявлялись признаки смерти. Позднее мне пришлось, кажется, в «Time», видеть рекламу одного из этих предприимчивых господ, изображавшую приготовленную к погребению красавицу, которую только по подписи можно было отличить от помещенных на соседних страницах журнала кинематографических stars.

Через два дня по приезде отправился я на Long Island в городок Glen Cove, где в госпитале лежала В.Г. фон Мекк. С весны она поступила секретаршей к вел. княгине Марии Павловне и жила у нее на даче, где-то около этого городка. Уже давно у Варвары Геннадиевны была язва не то желудка, не то кишок, и теперь ночью у нее произошло их прободение. У нее хватило только сил позвонить прислуге, а затем по распоряжению вел. княгини ее перевезли в госпиталь, где сряду ее и оперировал хороший хирург. Благодаря этому был предупрежден перитонит. Но еще, что-то недели через три, когда я был у нее, она была еще очень слаба.

Я уже упомянул, что Качурин задержал мне комнату при Roerich Museum (Музей Рериха). Это учреждение было создано поклонниками этого нашего соотечественника, сумевшего найти ценителей своей живописи в различных странах. Я уже упоминал, что в молодости я встречал его красавицу-жену, тогда еще незамужнюю. Теперь я их не видал, ибо их не было в городе (кажется, они были где-то около Тибета, ибо в это время он увлекался буддизмом), и только познакомился с музеем, несомненно интересным. Не знаю, на каких основаниях функционировало это учреждение, но мне его гостиница оказалась не по карману — за комнату, правда большую и с небольшой плитой, пришлось платить 100 долларов в месяц, и поэтому, прожив здесь октябрь, я переехал в более скромную гостиницу — «Orleans Hotel» на Columbus av., выходящую окнами на Central Park. Комната у меня была здесь за 35 долларов в 10 этаже, благодаря чему уличные шумы до меня не доходили. Не слышал я грохота проходивших под моим окном поездов городской электрички. Комнатка у меня была маленькая, но в отгороженном углу при входе была ванна. Был и телефон, по которому я мог говорить со всей страной. Единственным недостатком было, что во вьюжные дни (а в ту зиму их было немало) с узких балкончиков, проходящих по фасаду здания, в комнату заметало снег, и что, несмотря на большую батарею центрального отопления, в эти дни в комнате было холодновато.

Балкончики эти служили для выхода жильцов в случае пожара, и имелись во многих зданиях, но далеко не во всех. Надо сказать, что в Нью-Йорке пожары с рядом жертв были не редкостью, и случались они особенно часто в особнячках английского типа, которыми заполнены многие улицы города (английского типа, т. е. шириною в два окна с одной комнатой в каждом из 5–6 этажей). В этих домах с их старинной деревянной отделкой, если начинался пожар от одной из печей, то обычно огонь сразу охватывал лестницу, и жильцам оставалось только прыгать в окно. Лифт в гостинице действовал всю ночь, но раза два я находил его запертым, и приходилось брести в 10-й этаж по лестнице, что в мои годы было чувствительно. Когда я нанимал комнату, меня, как иностранца, предупредили, что комнатным жильцам не полагается принимать у себя гостей другого пола. Это не удивило меня, но зато удивило, когда через несколько дней я узнал, что если нанять в любой гостинице апартамент, т. е. номер из двух комнат, то можно производить в нем что угодно.

Вообще в Соединенных Штатах мне многое пришлось услышать своеобразное про область нравов, уровень которых, по общему отзыву очень понизился со времени введения сухого режима, т. е. запрещения торговли спиртными напитками. Прямой цели своей он, несомненно, не достиг: если в ресторанах вино не продавалось, то во всех частных домах, куда меня приглашали, оно стояло на столе. Продавалось оно только по гораздо более высокой цене, ибо страшно наживали на нем так называемые bootleggers, т. е. занимающиеся его нелегальной торговлей. Среди них были и контрабандисты, и распространяющие алкоголь в стране. Наконец, широкое распространение имел и moonshine, т. е. самогон. В отличие от России, здесь в большом распространении было и самодельное вино. Из виноградарских районов рассылали корзины винограда со вложенными в них печатными инструкциями, как делать из этого винограда вино. Такое вино мне приходилось пить, но воспоминание о нем осталось печальное — что-то вроде слабого и скверного церковного вина, или даже послепричастной теплоты.

Bootlegger’ы играли в то время видную роль в американской жизни, и причастные к ним были видные деятели. Провести грань между bootlegger’ом и остальным преступным элементом было невозможно. И несомненно многие из них, после отмены «сухого» закона перешли в другие gangs (шайки). Шайки эти занимались самыми разнообразными операциями, и было бы ошибочно думать, что их участники были все тяжкие уголовные преступники, что, впрочем, не изменяет положения. Когда я был в Нью-Йорке, там была поднята борьба против автоматических азартных аппаратов, даже была устроена выставка доброй сотни их, арестованных полицией. Были среди них аппараты со сравнительно значительными выигрышами, приходящимися, однако, только на несколько тысяч опускаемых монет. Против того, что такие аппараты стоят в большинстве баров, с уголовной точки зрения спорить едва ли можно было бы, если бы владельцы этих заведений ставили их добровольно, но те, коим аппараты принадлежали, заставляли их ставить угрозами, и утверждали, что бывали случаи убийства тех, кто отказывался от их принятия.

Если «сухой» закон только сказался на увеличении преступности, отнеся в категорию неразрешенного многое, что в других странах таковым не считается, то прямо отразился он на понижении половой морали. По крайней мере, это было мнение, насколько я припомню, всех, с кем я говорил. Как преследование в школах курения детьми часто достигает обратных результатов, толкая их начинать курение из молодечества, чтобы не уступить товарищам, так же в Соединенных Штатах повлияло и запрещение вина. Пить стали подростки не только мужского, но и женского пола, а так как общение их было здесь гораздо ближе, чем в Европе, то опьянение приводило к осложнениям, в Европе не наблюдавшимся. Вероятно, что роль «сухого» закона в этом была преувеличена, но факт, что отношение к моральной распущенности было и, по-видимому, остается в Соединенных Штатах очень легким. Я никогда не был противником развода, но то, какие формы он принял у американцев и то, что из всех браков одна треть заканчивается разводом, производит крайне странное впечатление. Да и внебрачные половые отношения производили очень странное впечатление. Впрочем, после появления ученого исследования профессора Кинсей о половой жизни мужчин-американцев, приходится признать, что с 1933 г. положение не улучшилось.