Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Что в Соединенных Штатах прекрасно было налажено это всякого рода сообщения. Не скажу только, чтобы особый восторг вызвали у меня пресловутые спальные пульмановские вагоны. Несомненно, европейские vagons lits и наши обыкновенные пассажирские вагоны 1-го и 2-го классов были гораздо удобнее во всех отношениях. Прекрасно функционировала и почта. Переписка моя с Канн шла и быстро и аккуратно — за все время не пропало ни одно письмо, и только раза два они запаздывали на день, когда в море свирепствовали бури, задерживавшие пароходы.

В одном из первых писем Катя сообщила мне о смерти О. Г. Сорохтиной [86] Дочь адмирала Г. И. Невельского. . Катя была у нее в Ницце, и оставила ее, казалось, здоровой, а через полчаса после этого Ольга Геннадиевна пошла на кухню подогреть воды, присела и упала с табуретки, уже мертвой. Любопытно, что, несмотря на свое увлечение оккультизмом, она была суеверна, и боялась пятницы и числа 13, и смерть ее постигла как раз в пятницу, 13-го октября.

С переездом моим в «Hotel Orleans» жизнь моя потекла очень однообразно. Вставая довольно рано, я шел напиться кофе в небольшой ресторанчик рядом с гостиницей, затем ехал в Dawn Town. Кстати, понятие об этом «нижнем городе» было довольно неопределенно. Тянулся он от южной оконечности острова Манхеттен, так называемой батареи, до, вероятно, южной оконечности Central Park, что обозначало, в сущности, деловую часть города. Так как она все распространялась дальше и дальше к северу, то установить точную границу Dawn Town здесь было невозможно, но дальше Central Park он пока не шел. В Dawn Town, когда у меня не было особых дел, я шел в Публичную библиотеку. Это частное учреждение было наиболее крупным и наиболее совершенным в этом роде, в которых мне пришлось заниматься, хотя по размерам своим (тогда около 2 ½ миллионов томов) она уступала не только Московской, но и Вашингтонской библиотекам. В частности, парижская Bibliotheque Nationale ни в каком отношении идти в сравнение с этой не могла. В этой библиотеке, кроме общих больших зал, были отдельные читальни по отделам. Я чаще всего сидел в отделе славянских книг, в котором было около 80 000 названий, по большей части русских. Немного дальше за ним помещался еврейский отдел, в котором мне пришлось навести как-то некоторые справки. Между русскими книгами мне попалось несколько роскошных изданий из библиотек членов царской семьи; между прочим, среди них я видел полковые истории, поднесенные вел. князю Владимиру Александровичу.

Любопытно было посмотреть генеалогический отдел, в котором всегда было много народа, наводящего справки о своих пред ках. Несомненно, что многие это делали для установления своих наследственных прав, но также несомненно, что многие приходили сюда, чтобы установить свою родственную связь с тем или иным известным родом. В Соединенных Штатах еще более, чем в других «демократических» странах, силен культ аристократизма и внешних отличий — титулов и орденов. Забавно, что спрос на титулованных женихов в Соединенных Штатах был всегда очень велик, но на титулованных невест, теряющих свой титул при замужестве, его не было совершенно. Женились выгодно не только такие сомнительные князья, как Мдивани, но и разные старички, вроде консула в Нью-Йорке кн. Енгалычева, женившегося на 70-летней старушке. Отмечу еще, что, несмотря на «демократизм» американского общества, в нем существует преклонение перед определенными группами старых семей. В первую очередь выделяются потомки первоначальных поселенцев Нью-Йорка (это была тогда голландская колония). К этой группе принадлежали Стювезанты, Асторы и в меньшей степени Рузвельты. Среди семей английского происхождения особенным почетом пользовались потомки прибывших в Америку на судне «Mayflower», привезшем первую партию религиозных английских эмигрантов.

Лично я интересовался в библиотеке разными историческими вопросами, и, в частности, теми, в которых принимали участие представители нашего рода и других связанных с ним. Удалось мне найти здесь ряд фотографий наших родных, которые мне здесь же и воспроизвели в фотографическом отделе.

Возвращаюсь к своей жизни. Около 12 из библиотеки я шел обычно в один из многочисленных в центре дешевых ресторанов, где мне выдавали при входе карточку, на которой проштемпелевалось все, что я брал. Пища в них была сытная и обильная, но обычно безвкусная. Цены на все были невысокие: утренний кофе, завтрак из двух блюд, тоже с кофе и вечером холодный ужин у себя в комнате обходились мне меньше доллара. На ужин я покупал себе в соседних лавочках готовую провизию, всегда свежую и не хуже, чем в ресторанах. В отношении провизии должен отметить, что за все время моего пребывания в Соединенных Штатах мне ни разу не пришлось наткнуться на несвежие продукты или прочитать про случаи отравления ими.

В связи с продовольствием отмечу еще аптеки, ибо они в Соединенных Штатах являются в первую очередь и кофейнями, и торговлями не спиртными напитками и, кондитерскими. Приготовление лекарств в стране отошло уже тогда на задний план, будучи вытеснено патентованными лекарствами.

Кроме нескольких знакомых домов, куда меня приглашали более или менее часто, по вечерам я сидел больше дома. В театрах я не был ни разу, а большим поклонником кинематографа не был никогда. Поразило меня, что при восьмимиллионном населении в городе был только один оперный театр, субсидировавшийся его пайщиками-миллионерами, да и тот открытый в течение всего около четырех месяцев. Ничего, вроде серьезных драматических театров не было, а в имевшиеся легкомысленные не тянуло, ибо, кроме выставлявшегося на показ голого женского тела, ничего ни красивого, ни тем более интересного в них не было. Театры вообще вытеснялись кинематографами, и надо им отдать справедливость, что они достигли очень высокого уровня (я не говорю о самих американских фильмах, содержание коих, как всем известно, всегда было приспособлено к очень невысоким вкусам).

Побывал я в известном кинематографе Radio City, про который обитатели города с гордостью говорили тогда, что это самый большой в мире. В нем, кроме фильмов, играл недурной оркестр и танцевала балетная труппа. Все это конечно не удовлетворило бы развитые вкусы, но было грандиозно и технически совершенно. Кстати, меня всегда поражала в североамериканцах их прямо детская любовь к рекордам во всем: самый большой кинематограф, самый быстрый поезд, самое высокое здание и т. п. постоянно указывались в газетах. Не менее комична была также оценка людей по их состоянию. Бывало даже, что сами люди определяли себя по этому признаку. В записках посла в Константинополе Моргентау (отца секретаря финансов при Рузвельте) мне попалась фраза: «В то время меня оценивали в 75 000 долларов».