Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Любопытен также в Соединенных Штатах вопрос о переходе с государственной службы на частную и обратно, ибо этим способом устанавливается зависимость государственной деятельности от частной промышленности, зависимость все более увеличивающаяся. Был поднят вопрос о том, чтобы ответственные государственные чиновники не имели права поступать, уходя со своих постов, на должности в фирмах, с коими их ведомства имели дела, ранее как через два года, но ходу не получил. А между тем, были публично сделаны указания, что например, заказы новейших типов авионов, которые далеко не все признавались совершенными, были сделаны фирмам, в которых были директорами до их министерских назначений секретари обороны Джонсон и авиации Симингтон. Характерно, что Джонсон раньше уже был товарищем секретаря военных дел, но ушел оттуда в авиационную промышленность, и теперь, став секретарем обороны, почти сразу сдал колоссальные заказы своей фирме. Случай Джонсона только последний, но если он сравнительно мало удивил американское общественное мнение, то лишь потому, что он явился одним из очень и очень многих.

Когда я был в Соединенных Штатах в 1933 году, эта страна еще не так далеко ушла по пути «развития частной инициативы и прогресса», как сейчас. Но и тогда мне немало пришлось читать и слышать про всякие злоупотребления. Я приехал как раз перед выборами в нью-йоркские городские должности, причем на улицах везде можно было прочитать партийные объявления, прямо называющие тех или других кандидатов противоположной партии жуликами. К этому я услышал пояснения, что если ими называют не всех, то только потому, что другие еще не изобличены. Вскоре после этого я был у Калишевских около Филадельфии, и когда я высказал мое удивление по поводу того, что такие лица могли выставляться на разные кандидатуры и быть избираемыми, то мне рассказали, что на этих выборах в соседнем штате Делавуер выборами со стороны одной из партий руководил местный сенатор, в то время сидевший в тюрьме, будучи обвинен в бутлегерстве. В самом Нью-Йорке в то время был обнаружен скандал в тюрьме Синг-Синг, которой жители города гордятся как такой, из которой никто никогда не бежал. Если это и было раньше верно, то тут выяснилось, что из этой образцовой тюрьмы арестанты за мзду отпускались на побывку домой, а к другим, женатым, их жены пускались в одиночки. В общем, в Соединенных Штатах за деньги можно было тогда сделать всё, и это никем не скрывалось.

В течение первого месяца я ознакомился в Нью-Йорке с русскими церквами. Их было тогда три: одна в Down-town, где служил митрополит Платон, другая, новая, на 125-й улице, купленная уже после революции у какой-то протестантской религиозной секты, воспоминанием о которой остались в одной части церкви скамейки обычного западного типа. В этой церкви собирались, главным образом, послереволюционные эмигранты. Третья церковь — до революции православный собор — была в то время предметом судебного разбирательства между Патриаршей церковью и местной, так называемой Платоновской. Когда в Европе в эмиграции произошел раскол между церквами евлогиевской и антониевской, митрополит Платон не пошел ни за одной из них, и почти вся североамериканская православная церковь пошла за ним. В стороне остались только православные карпатороссы, во главе которых стоял архиепископ Адам. Когда я был в Америке, Платон уже был серьезно болен, и шли разговоры о его заместителе. Больше всего говорили о епископе Чикагском Леонтии, очень способном, как все говорили, галичанине, которого намечал и сам Платон. Как-то я слышал проповедь Леонтия, поразившего меня своим южнорусским акцентом. Однако местный собор после смерти Платона избрал не Леонтия, а Сан-францисского архиепископа Феофила, менее яркого, но, как все признавали, почтенного иерарха. С карпаторусской церковью мне пришлось познакомиться в Филадельфии, где я был с Калишевскими у пасхальной заутрени. Меня удивило их служение: не было крестного хода вокруг церкви, и кроме нас с зажженными свечами никто не стоял.

Собор в Нью-Йорке был выстроен между громадными домами, и в нем царила почти полная темнота, в которой глаз разбирался только понемногу. Удивило меня бритое духовенство, которое я впервые увидел в русской церкви. Молящихся в нем было очень немного. Карловацкая церковь имела в Соединенных Штатах четырех епископов, под руководством Виталия, известного еще в дореволюционное время своими правыми взглядами архимандрита Почаевской Лавры, а позднее настоятеля монастыря в Карпатской Руси. Говорили мне, что последователей у этой церкви было мало. Их церковь в Нью-Йорке была полна, когда я был в ней, но сама по себе она была очень малых размеров. Как и в Европе, церкви были для эмигрантов вообще единственным нейтральным центром, около которого могли собираться люди различных взглядов и убеждений, и поэтому надо относиться с оговоркой к утверждению о глубине и искренности религиозности многих из них.

Судить о религиозности североамериканцев я не решусь — слишком мало общался я с этой стороной их жизни, но поверхностное мое впечатление было, что религиозность эта носила, главным образом, внешний характер. Протестантизм разбился на массу мелких сект и метóд, и по самому основному своему характеру потерял религиозность, превратившись в организацию социального типа. Католицизм меня удивил здесь своей гораздо большей нетерпимостью, чем в Западной Европе, да я сказал бы и большей примитивностью. Потеряв окончательно свежесть первых веков христианства, католичество Соединенных Штатов отстало, с другой стороны, от современного католицизма, скажем, Франции, и пожалуй ближе всего подходит к католицизму средних веков. Впрочем, надо сказать, что вне крупных центров еще до сих пор мышление североамериканцев и вообще очень примитивно. Еще совсем недавно был случай удаления преподавателя, посмевшего изложить своим ученикам учение Дарвина. А в Нью-Йорке в 1948 году было запрещено выписывать в школьные библиотеки журнал «Nation» за то, что в нем были помещены статьи некоего Blanchare, критикующие взгляд католицизма на современную медицину. В этом случае, правда, разницы между католицизмом и протестантизмом в смысле их нетерпимости не было.

Как-то заехав по ошибке в воскресенье в Гарлем (негритянскую часть города), я зашел в церковь, заполненную исключительно черными. Меня поразило то удивление, которое вызвало мое появление: все вокруг меня оборачивались, чтобы посмотреть на белого, оказавшегося среди них, и некоторые из этих взглядов были определенно недружелюбны. Религиозные взгляды североамериканских негров еще более примитивны, чем белых, в чем я убедился после того, что видел в самом центре города большую религиозную процессию черных. Более яркая, чем все остальные, которые я видел в Нью-Йорке, она меня поразила восторгом, который у ее участников вызвало появление пролетавшего над ними геликоптера, который они приветствовали криками: «Father Divine!» (Божественный Отец). Оказалось, что на нем летел глава этой секты, которому участники этой секты присваивали божественные свойства, хотя образ жизни его имел очень земной характер. Вообще надо отметить, что все религиозные движения, появляющиеся в Соединенных Штатах, очень быстро получают денежный оттенок. Мало кто интересуется этой стороной североамериканской жизни, но он поражает даже в такой секте, как пресловутая Christian Science.