Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Был я у великой княгини всего один раз, и разговор с ней был, несомненно, интересным. Совершенно не было в ней той узости взглядов, которая наблюдалась у наших монархистов и от которой не могла освободиться, в частности, государыня Александра Федоровна. Правда, Мария Павловна открыто признала в своих книгах, что ее многому научили война и революция, но ведь, увы, и эти потрясения многим монархистам не пояснили, что в жизни приходится считаться не только с абстракциями. Разговор зашел как-то о том, чей сын Павел I, и вел. княгиня высказала общепринятое мнение, что его отцом был Салтыков, в чем я усомнился, ибо Салтыков был нормальный и красивый человек, тогда как Павел был и ненормален и некрасив, так что скорее походил на Петра III. В заключение вел. княгиня, писавшая тогда статьи в американских журналах, спросила меня, не знаю ли я литературы о вел. княгине Елене Павловне, сыгравшей известную роль в культурной жизни России. Я ей указал на известную книгу Кони, но не знаю, написала ли она эту статью. Значительно позднее я прочитал в воспоминаниях Игнатьева резкий отзыв о великой княгине в ее молодости, но могу сказать, что в Нью-Йорке она была совсем иной.

В зимние месяцы, когда погода резко менялась (был случай, что утром я пошел в церковь в одном пиджаке, а около 6-ти началась вьюга, приостановившая на улицах все движение), я раза два простужался, и по совету Калишевского обратился к доктору Полчанинову, у которого был потом в качестве знакомого. И он, и жена были очень милые люди. Как-то у них был вечер, на котором было порядочно гостей, и за ужином мне пришлось сидеть с княгиней Чавчавадзе, женой конторского служащего в пароходной кампании. И ее, и мужа ее все хвалили, в частности, ее за ее простоту — она была дочерью вел. князя Георгия Михайловича и греческой принцессы Марии, и следовательно племянницей короля Константина. По-видимому, она вполне освоилась с новой обстановкой, и ни слова жалобы или недовольств я от нее не слышал.

Пришлось мне познакомиться и быть затем на дому еще у двух интересных лиц, адвоката Болдырева и офицера генштаба Гаевского. Болдырев интересовался церковными вопросами и симпатизировал Патриаршей церкви. От него я узнал многое про подкладку различных церковных течений в Соединенных Штатах. Гаевский же служил в одной из контор, рекомендовавших капиталистам те или иные бумаги. Его контора рекомендовала, в частности, тогда советские бумаги, дававшие 7 % и, как я впервые тогда услышал, безусловно, надежные — его мнение было мне тогда очень интересно, ибо его специальностью в конторе было именно изучение русского финансового положения.

Пришлось мне зайти к Mrs Boynton, сестре баронессы Швахгейм, дабы объяснить ей затруднительное положение последней. Отнеслась она, однако, к нему очень холодно. Наоборот, двоюродный брат Гольдфейна, моего сослуживца у Шанель, еврей Брук, которому я изложил просьбу Гольдфейна, встретил ее с большим интересом — лишний пример еврейской солидарности, главнейшей их силы.

Еще зимой Юша просил меня проехать к Леонтию посмотреть, как он живет, и когда в апреле мои дела заканчивались, я и поехал к нему. Жил он в маленьком городке Аврора, в штате Иллинойс, куда я и отправился ближайшим путем к северу от больших озер через Канаду, на Чикаго. Экспресс шел сперва по Гудзону: около Нью-Йорка были сперва интересны несколько автомобильных кладбищ, в которые с обрывистого берега сбрасывались старые машины. Иные из них оставались висеть на склонах. Такое кладбище я видел раньше около Камдена, и Калишевские говорили мне, что небогатые люди — механики и слесаря — за небольшую плату покупают разрешение собрать себе автомобиль из стоящего здесь старья. В результате автомобиль обходится им около 100 долларов. За Ольбани железная дорога поворачивает на запад и проходит через ряд промышленных городов. Меня поразило здесь, что поезд шел во многих из них полным ходом по улицам, причем рельсы ничем не были отделены от проезжей части. Подивился я не тому, что здесь бывают несчастья, а тому, что их бывает сравнительно мало.

По Канаде поезд шел ночью; отмечу только разговор с какой-то местной французской семьей. Узнав, что я приехал из Франции, они стали меня расспрашивать про нее с большим интересом. И произношение их, и ряд выражений отличались, однако, от французских. Через Детройт мы прошли еще до рассвета, а за час до Чикаго застряли в поле, ибо наш локомотив оторвался от ближайшего вагона. Благодаря этому, опоздали мы в Чикаго, где меня ждал Леонтий со своим автомобилем, на котором он и отвез меня в Аврору, до которой было около 70 километров. Леонтий жил с женой в доме тещи, в котором помещались также две незамужние сестры его жены и ее брат. Все они работали, кроме жены Леонтия. Приняли они меня очень любезно и показали мне все их достопримечательности, которых, впрочем, было немного. В Авроре устраивались довольно известные в стране скачки, на которые меня и свели. И в России они меня никогда не интересовали, а здесь я просто на них проскучал. Свезли меня в соседний городок Женеву, где жила Mrs Raftery, для которой Юша выискивал и покупал в Лондоне разные антикварные вещи. Клиенты Mrs Raftery приезжали к ней большею частью из Чикаго, и для них у нее было налажено и питание, нечто вроде небольшого ресторанчика, в котором меня и угостили.

На обратном пути при въезде в Чикаго нам пришлось с Леонтием стать в очередь: полиция искала в те дни известного бандита Диллингера и осматривала все въезжающие в город автомобили. Осветив фонарем наши лица, они нас сразу пропустили. Спрашивается, однако, если действительно Диллингер в этот вечер собирался в Чикаго, неужели он не бросил бы автомобиля в те минут десять, что пришлось ждать очереди, и не скрылся бы?

На обратном пути поезд остановился около Ниагарского водопада, и пассажиры могли видеть его действительно грандиозную картину.

По возвращении в Нью-Йорк выяснилось, что дальнейших задержек не предвидится, и я стал хлопотать о разрешении выехать из Соединенных Штатов. Для этого надо было получить особое reentry permit, а для этого — удостоверение налогового бюро, что за мной неуплаченных налогов не числится. Пришлось потратить на это несколько часов, но затруднений нигде не было, и 9-го июня, закончив все дела, я смог выехать обратно на итальянском пароходе «Conte di Savoia», тоже судне около 60 000 тонн. Переход был снова идеальный. Не останавливаясь, прошли мы мимо Азорских островов, видели вдали берега Португалии, и через шесть суток ненадолго остановились в Гибралтаре. Здесь сошла одна наша спутница, очень хорошенькая испанка, ездившая в Соединенные Штаты изучать английский язык. Там она провела одна целый год, и на пароходе тоже никто за ней не наблюдал, но в Гибралтаре ее должны были встретить родные, ибо в Испании без сопровождения мужчины порядочные женщины не могут ездить по железным дорогам, даже достигнув среднего возраста.