Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Ольга Геннадиевна редко наезжала в Россию и жила постоянно в Париже. Мужа ее, небольшого плотного человека, я видел только один раз на серебряной свадьбе родителей Кати. Молодёжь его любила, но родители не хвалили, ибо утверждали, что он улучшал свое служебное положение сожительством с богатой вдовой, хозяйкой управляемых им имений, а после ее смерти с одной из ее дочерей.

Про бабушку Кати — Ольгу Александровну Охотникову мне ничего не приходится сказать. Это была типичная старая хорошая барыня, от жизни стоявшая далеко. В семье родителей она была под деспотической властью отца, а выйдя замуж, по-видимому, даже не пыталась принимать участие в делах мужа. Про него у меня осталось впечатление, как о человеке деспотическом и своеобразном. Сыновей он контролировал в грошах, но без разговоров давал крупные суммы, которые они у него просили. Александра Геннадиевна рассказывала, что ей передавали, как в свое время в Воронеже произвело сенсацию, что будучи привлечен к суду за какие-то фискальные нарушения, допущенные управляющим его винокуренным заводом и оштрафованный на очень крупную сумму, он сразу вытащил деньги из кармана и заплатил без разговоров этот штраф. Умер он средних лет, и отчего — никто в семье не знал. В деревне тогда сыновей его не было, а Ольга Александровна, когда ее об этом спрашивали, ответить ничего не могла. Обычным ее посетителем был ее троюродный брат Платон Львович Ваксель, тогда член Совета Министерства иностранных дел, человек, опоздавший в жизни на доброе поколение, был меломан и музыкальный критик «Journal de St. Petersbourg», но даже Чайковский был для него неприемлемым новатором.

Брат этого Вакселя — Александр, женатый на дочери автора «Боже, Царя Храни» Львова, был директором С-Петербургского Воспитательного Дома. Знавшие его ближе утверждали, что это был человек ко всему безразличный, и жалели его питомцев. У него было пятеро детей. Одна из дочерей, Соня, перезрелая девица, и притом глупая, всегда молодилась. Позднее она перешла в какую-то лютеранскую секту, а в эмиграции, ко всеобщему для всех удивлению, оказалась замужем. Одна из ее сестер вышла замуж за старика, председателя Инженерного Совета — Солова. Другая была замужем за сыном известного генерала Богдановича, старосты и издателя архиправых листков кафедры Исаакиевского собора, и потеряла мужа, тамбовского вице-губернатора, убитого революционером, и единственного сына, убитого на войне. Обе эти сестры были хорошенькие и милые женщины. Один из их братьев, красавец-конногвардеец, уйдя из полка, убил какого-то офицера, которого приревновал к жене, но был признан психиатрами невменяемым. Жена его вышла потом замуж вторично за моего товарища по училищу Алабышева, славного, но очень недалекого человека, что не помешало ему, впрочем, быть назначенным вице-губернатором в Могилев, как раз, когда там была Ставка.

Ольга Александровна умерла поздней весной 1909 или 1910 г., в Петербурге, внезапно, чуть ли не накануне отъезда в Александровское. В Петербурге оставалась одна Маруся Даниловская, вызвавшая меня на помощь. Ольга Александровна казалась вполне здоровой, и смерть ее явилась вполне неожиданной, хотя трое ее сыновей уже умерли тоже внезапно: Александр Михайлович еще до Японской войны, Григорий Михайлович после нее. У него сделался удар по дороге в деревню, на станции Фаустово. Его смогли еще привезти в Петербург, но без сознания, и через сутки он умер в какой-то частной лечебнице. Михаил Михайлович умер тоже внезапно, не то незадолго до матери, не то вскоре после нее. У него одного были дети, кроме Платона Михайловича. Я уже писал о них, и мало, что могу добавить. Жену Михаила Михайловича не любили за ее неприятный характер, которого, впрочем, никто из ее детей не унаследовал. Из них старшая, Наташа, очень хорошенькая блондинка, была очень левых взглядов. Вторая, Оля, наоборот, была некрасива и осталась старой девой. Миленькой была и младшая — Аня. В имении Михаила Михайловича Салтыках часто бывали племянницы его жены — Ермоловы, все три некрасивые, хотя их мать, сестра Софьи Федоровны, и была эффектной женщиной. Из этих девиц вторая получила совершенно неожиданную известность, как пропагандистка пожарного дела. С женой Миши Охотникова, рожденной Потапенко, сперва не знались, ибо считали, что она поймала его. Были даже сомнения, что первый ее ребенок, родившийся значительно раньше положенного времени, был в действительности не от него.

Про Марусю, Катину сестру, добавлю еще, что у нее в 1903 году было недоразумение, очень ее потрясшее. Гр. Гр. Снежков стал говорить Оле о своей любви к ней, но говорил видимо не ясно или волнуясь, и она поняла, что он делает через нее предложение Марусе, которое она и передала. Надо сказать, что о Снежкове, как о возможном женихе Маруси, тогда были разговоры. Маруся это предложение приняла и была объявлена его невестой. Снежков сперва, видимо, растерялся и не нашелся, что сказать, но через несколько дней должен был все-таки выяснить это недоразумение, которое ее сильно потрясло. У нее дошло даже до галлюцинаций, и в это время у нее завязался роман с Глебом Даниловским, очень сердечно ухаживавшим за нею и успокаивавшим ее. Через некоторое время, в мае 1905 года она и вышла за него замуж.

В то время брак этот можно было только приветствовать. Сын генерала и преподавателя Военной Академии, после Пажеского корпуса он был офицером и полковым адъютантом Егерского полка. Был он аккуратен, и от канцелярской работы не уклонялся, но не любил физических усилий, и когда ему предстояло принять роту, устроился на должность адъютанта при высланном за границу вел. князе Михаиле Михайловиче. Поселились они после этого в Царском Селе (до того у них была квартира в казармах полка), ибо их дети хворали, и климат Царского был здоровее. Так они прожили благополучно до войны, на которую Глеб пошел помощником командира 1-й бронированой автомобильной роты, и в 1917 году был полковником. Революция их, однако, разъединила, и когда в 1923 году они встретились в Париже, то Глеб оказался совершенно иным — и алкоголиком, и человеком, потерявшим всякое представление о действительном положении дел в мире. Жизнь с ним была в эти годы нелегкой для Маруси. Про детей ее я уже писал, и прибавить больше нечего. Скажу только, что сейчас, благодаря поддержке дочерей живет она без нужды и спокойно.

Борис Охотников, младший брат Кати, учился неважно, сперва в реальном училище Богинского, а затем в Морском корпусе. Получив здесь свидетельство, дававшее права средних учебных заведений, он поступил в Сельскохозяйственный институт в Петровско-Разумовском, но курса здесь не кончил и пошел отбывать воинскую повинность вольноопределяющимся в Егерский полк. В это время он стал женихом Веры Зиновьевой, и после свадьбы поселился с ней в Дубовце, имении Охотниковых в 16 верстах от Орла. В это время был он сперва чиновником особых поручение при Орловском губернаторе, а затем, по выборам, помощником Орловского уездного предводителя дворянства. Когда началась война, Борис, как больной, был призван в Генеральный Штаб, а после революции был назначен в штаб какой-то красной дивизии. Еще перед этим он оказался антрепренером, открыв в Орле театр миниатюр, имевший известный успех. Когда к Орлу подошли белые, весь штаб его дивизии перешел к ним, но, как говорил Борис, прием они встретили более, чем холодный. В Париже Вера совсем не могла выполнять какую-либо работу, а Борис, охромевший и со сведенной на бок шеей, мог выполнять только нетяжелые физические работы. Когда после смерти Веры он женился вторично на племяннице Снежкова, Прибытковой, хорошей, но бесцветной девушке, я, признаться ей подивился, но Борису это дало возможность прожить спокойно последние его годы, хотя, кроме его пособия безработного, у них был только ее скромный заработок, как портнихи.