Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Весь декабрь прошел у нас в гриппе, которым поочередно переболели мы все, к счастью без осложнений. В 1940 г. в конце апреля поехали мы втроем с Жоржем на 10 дней в небольшое местечко Aguas de Prata, в 8 часах по железное дороге от Сан-Пауло. Воды в нем были слабенькие и лечились там от печени и почек. Ванное здание было небольшое, но благоустроенное и отель «Сан-Пауло» вполне приличен, но что главным образом нас там прельстило, это очаровательная местность. Расположено было местечко у самого подножья невысоких гор и у входа в маленькое ущелье, по которому проходила очень здесь красивая дорога в другое, более известное лечебное место Pogos de Caldos. Мы туда проехались на автобусе, причем часть дороги напомнила мне тамбовские межники — по-видимому, рука человеческая никогда к починке их не прилагалась. Зато в самом Pogos de Caldos было несколько роскошных гостиниц и прекрасное ванное здание. Обычные наши прогулки из Aguas de Prata были пешком до ближайшим окрестностям, а раза два в тележках до фазенд на плоскогории, начинающимся за горами над Aguas de Prata. Все эти прогулки были очень приятны.

По возвращении в Сан-Пауло видели мы два русских фильма — «Александр Невский» и «Петр Великий». Так приятно было видеть русские виды и слышать прекрасную русскую речь. Это были первые, пропущенные в Бразилию советские фильмы, причем они шли под флагом какого-то «Swiss-film», в действительности фирмы, принадлежавшей русскому еврею. Позднее тоже мне пришлось слышать, что какой-то русский фильм проскочил только потому, что его выдали за польский.

25-го марта днем мне позвонил один знакомый, чтобы предупредить, что в редакции «Estado» был обыск, что в ней оставлена полиция, и что всех приходящих в нее задерживают для допроса. Все это подтвердилось. «Estado» было единственной газетой в Сан-Пауло, хотя и очень осторожно, но высказывавшейся против Варгаса; поэтому и была затеяна экспедиция против него, под предлогом, что в нем печатаются противоправительственные издания. Был арестован, но вскоре выпущен заведующий типографией газеты — француз, а редакция занята полицией под предлогом, что в ней было найдено оружие. Действительно, на чердаке оказалось два старых заржавленных ружья, про которые никто не знал, как они туда попали; было даже предположение, что они были подброшены самой полицией. Эту находку поставили в связь со складами оружия, которые будто бы были образованы Армандо Саллес де Оливейра, когда он был губернатором, на случай избирательной борьбы. И действительно, были найдены один или два пулемета на фазенде некоего де Резенде, и эта находка послужила оправданием всей этой операции. Обнаружен этот пулемет был, однако, довольно случайно. На квартире Резенде в Сан-Пауло был произведен обыск, ничего не давший, но в результате которого он был все-таки арестован; его жена, известная в артистических кругах талантливая скулъпторша-любительница Pola de Rezende (кстати, уроженка Минской губернии), растерялась и позвонила в Рио их приятелю адвокату за советом и в разговоре сказала, что на фазенде спрятан пулемет, с которым она не знает, что делать.

Полиция слушала, однако, все разговоры Полы, сразу произвела на фазенде обыск, и арест ее мужа был, таким образом, оправдан. По-видимому, ружья на чердаке «Estado» понадобились тоже для того, чтобы прикрыть ее захват. В газете, однако, работало в общей сложности больше 800 человек, и сряду возник вопрос о том, что делать с ней. У меня создалось впечатление, что только тут явилась мысль о взятке «Estado» в казенное управление. Через 10 дней издание газеты возобновилось, но в редакционном кабинете сидели другие лица. Впрочем, исчез из него совершенно только Мескита; не помню, был ли он арестован, кажется, что да, но лишь на несколько часов, а затем был отправлен в изгнание в Аргентину, где уже находился Армандо Саллес. Лео Ваз переехал в маленький отдельный кабинетик и представлял теперь интересы семьи Мескита. Миллье исчез на несколько дней, но скоро вернулся обратно, как он мне говорил, в виду своих личных связей с этой семьей; вернулся он, как сам утверждал, по совету ее членов. Кажется, вообще все сотрудники газеты продолжали писать в ней.

Лично я обратился за советом к Вазу и Миллье, не будет ли неудобно для меня продолжать писать в «Estado», но оба только посмотрели на меня с удивлением. Миллье лишь сказал, что, по его мнению, для меня нет никаких оснований ставить этот вопрос; таким образом моя работа продолжалась и при новой дирекции. В конце концов, для меня, не паулиста, ничто в направлении газеты не переменилось, и я и посейчас побоялся бы сказать, зачем понадобилось произвести всю эту перемену. Так как большинство членов семьи Мескита нуждались в деньгах, а касса газеты была для них теперь закрыта, то они все, кроме «Julinho», пошли на соглашение с правительством, которое у них купило их акции. Заплатить наличными пришлось сравнительно немного, ибо кроме долга Caixa Economica у «Estado» был еще ряд других долгов. Не знаю, каков был окончательный экономический итог хозяйничанья новой директории, но уже очень быстро она оплатила все текущие долги и, надо думать, что и дальше вела дела столь же успешно. Во главе ее был поставлен журналист и политик (кажется, он одно время был сенатором) Abuer Monrão, на мое впечатление человек серенький. Главным редактором был назначен Марио Гуастини, вскоре назначенный также директором Deip’а (Departamento Estadial de Imprensa e Propoganda). Мои статьи в этот период проходили с меньшими затруднениями, чем когда-либо, да и вообще, если не считать, что не допускались статьи против режима Варгаса. Положение ухудшилось, да и то не для меня, только после вступления Бразилии в войну, когда военная цензура стала контролировать даже самые, казалось бы, безобидные вопросы, например, о допустимости развода. Это, однако, произошло только в 1942 г., а до того в печати можно было обсуждать даже военные события почти с волной свободой. Так как в военных кругах при этом, если не симпатизировали больше Германии, то во всяком случае верили в ее победу, то прогерманские и проитальянские статьи и пропаганда пользовались в это время полной свободой.

Мои статьи шли это время на цензуру к Миллье, а в его отсутствие к двум журналистам мелкого калибра: Рожерио Сампайо, а другого я даже забыл фамилию. Позднее, уже после войны, Сампайо оказался одним из двух журналистов, приглашенных, по указанию Рио, французским правительством для ознакомления с положением во Франции. Это меня очень удивило, но оказалось, что его имя было указано Миллье, по обычной здесь «amizade» (дружба), хотя часто эта «amizade» сводится просто к нежеланию в чем-либо отказать. Позже у Миллье появился помощник, сириец Марио Неме, хмурый, никогда не улыбающийся человек. Существа моих статей он обычно не касался, но зато был очень придирчив к португальскому языку, изменяя в Марининых переводах чуть не каждую строчку. Когда, впрочем, она в следующих статьях следовала этим его изменениям, то они тоже оказывались измененными, не знаю только кем.