Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Русские уроки вообще в то время давали многие, и желающих брать их было тоже много. Давала их уже несколько лет и Марина, у которой теперь явилась мысль написать учебник русского языка для португальцев. Она эту мысль и привела в исполнение, но издать эту книгу ей удалось не сразу. Договор об издании она заключила с известной книгоиздательской фирмой «Глобо» из Порт-Аллегри, но сперва затянулось печатание, ибо было мало русского шрифта, а получать его из-за границы в то время из-за войны было невозможно. Поэтому пришлось печатать текст по частям, разбирая набор по отпечатанию одной части, чтобы шрифт использовать для следующей; кроме того надо было ставить ударения на русских словах, делая это от руки, и только после этого воспроизводить окончательный текст фотографическим способом. Когда все было готово, в 1946 г., отношение к коммунизму и косвенно ко всему русскому стало уже меняться, и владелец «Глобо», наученный горьким опытом, обратился к своему «амиго» (другу) министру юстиции, чтобы обеспечить себя от конфискации книги после выпуска ее в свет. Хотя по конституции здесь существует свобода печати, однако, это не обозначает еще, что она существует и в действительности. Ответ от министра был получен очень не скоро: грамматика была пропущена за исключением одной страницы — текста нового советского гимна, помещенного в приложениях. В результате учебник вышел только в 1948 г., когда интерес ко всему русскому уменьшился, и издательство воспользовалось этим, чтобы уменьшать тираж книги с 3000 экземпляров, оговоренных в договоре, до 1500. Еще до подписания этого договора я советовал Марине настоять на включении в него срока, в который книга должна быть выпущена в обращение, но издательство от этого отказалось. Теперь же оно прибегло к маленькому шантажу; если бы Марина не согласилась на уменьшение выпускаемых экземпляров, то выпуск книги был бы вновь отсрочен; это уменьшение обозначало для нее и уменьшение гонорара на 50 %, но пришлось на него согласиться. На учебник мне пришлось слышать критику от других преподавателей русского языка, что он хорош для интеллигентных учеников, но труден для большинства бразильянцев, не обладающих особенным развитием. Правильно ли это, судить я не берусь.

Курс лекций, который предложили прочитать мне, прошел благополучно. Всего прочитал я их 15, причем нормально их собиралось слушать человек 50, что уже считалось большим успехом; только на вступительной лекции было около 200 человек. По европейским понятием это очень немного, но здесь мне пришлось прочитать статью профессора Сильвестра Буено, жаловавшегося, что на лекции о португальском языке никто не приходит, а на другие собираются толпы; я не был прямо назван, но по всему тексту фраза относилась ко мне. Конечно, можно спросить, составляют ли 20 или даже 200 человек толпу? Надо еще отметить, что среди моих слушателей молодежи, на которую рассчитывало «gremio» [121] Общество. , почти не было (повторилось то же, что я наблюдал уже в Каннах).

Устройство лекций, кроме их подготовки (так как я читал их по-португальски, то мне пришлось их писать, а не говорить по конспекту), потребовало от меня и хлопот по устройству их, подысканию помещений (большинство их я прочитал в аудитории Муниципальной Библиотеки) и так далее. Студенты, которым принадлежала инициатива этого курса, быстро к нему охладели и очень мало мне помогали, если не считать, что они рассылали в газеты оповещения о лекциях.

По существу моих лекций скажу что новых слов я в них не сказал, да и не мог сказать, не имея для этого материала. Будучи вообще эволюционистом, а не революционером, я во всех их проводил мысль, что скачков русская культура не делала и что ее настоящее объясняется ее прошлым. Читал я по одной лекции в неделю, так что они растянулись почти на 4 месяца.

Большой успех имела в это же время лекция Ватагина об атомной энергии, прочитанная им после взрыва атомных бомб в Японии. Несмотря на ее несколько специальный характер, аудитория Муниципальной Библиотеки была переполнена и вся обстановка была очень торжественна.

Большой интерес проявлялся в то время и вообще ко всему русскому. Полны были кинематографы, когда шли русские фильмы, тогда пропускавшиеся без особых затруднений. Нам было особенно приятно их смотреть, и мы не пропустили ни одного из них. Русские собирались в большом количестве и на все собрания; в годовщину, например, немецкого вторжения в Россию или капитуляции Германии. Оживилась и вообще русская общественная жизнь; образовалось благотворительное общество для помощи старикам и больным, устроившее в конце года вечер, на который собрались представители различных русских политических течений. Задачей себе это общество поставило создание приюта для нетрудоспособных, но по сию пору это ни ему, ни его преемнику — обществу бразильскому, это не удалось, хотя они развили довольно энергическую деятельность; активно все время работала в нем Марина. Переименование этого общества в бразильское пришлось произвести, дабы не привлекать к нему излишнего внимания, когда все русское стало объектом особого интереса властей.

Образовался тогда и литературный кружок имени Алексея Толстого левого направления, впрочем недолго просуществовавший и заглохший, не успев расцвести. Дольше просуществовал кружок на Вилла Зелина, принявший наименование общества имени Молотова. Составленный людьми определенно крайнего левого направления он, однако, ничем себя не проявил. Был еще какой-то кружок, тоже левый, в части города «Mooca», но о нем я ничего не знаю. Надо, впрочем, сказать, что, кроме Молотовского кружка, участников этих кружков объединял не коммунизм, а просто любовь к России, какой бы она ни была.

Более крупным начинанием явилась «União Eslava» [122] Славянский союз. , образовавшаяся одновременно в ряде южно-американских стран и в том числе и в Бразилии. Устраивала она южно-американские съезды и несомненно, что хотя в ней участвовали люди различных направлений, общий ее дух был крайним левым; в частности в Бразилии, где образовалось два ее отдела — в Рио и в Сан-Пауло, руководителями ее оказались коммунисты. Сказалась ли деятельность этих отделов в коммунистической пропаганде, не знаю, ибо никакого участия ни в одном из всех этих обществ, кроме благотворительного, никто из нашей семьи не принимал. Не думаю, однако, чтобы роль их в этой пропаганде была значительна, ибо все ее руководители, которых я встречал, были люди маленькие. В «União Eslava», которой полиция придавала большое значение и которая в Аргентине, по-видимому, действительно развила более крупную деятельность, таким руководителем в S. Paulo был Сергей Шипяков, сожитель в то время Веры Азаведо, все шумящей, но все менее внушающей к себе доверие. В Рио видную роль в этом объединении играла некая Спиридонова, особа экзальтированная и, по-видимому, бестолковая; вскоре она была арестована, точно не знаю за что, и как иностранка выслана. Надо сказать, что она печатала статьи в «Русском в Аргентине», и в них очень резко критиковала бразильские порядки, так что высылка ее могла быть достаточно обоснована. Незадолго до этого она была в Сан-Пауло и зашла ко мне; впечатление эта пожилая уже женщина, племянница по отцу военного министра Беляева, произвела на меня скорее симпатичное; во всяком случае, не думаю, чтобы она была коммунисткой.