Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Перехожу теперь к нашим родным, оставшимся на континенте Европы. Первой вестью от них была телеграмма от Оли Снежковой из Софии, на которую мы сряду ответили, а затем получили и письмо, в котором она сообщала, что Григорий Григорьевич умер еще во время войны; ему было тогда что-то около 86 лет. Умер в Париже и Борис Охотников, оставив жену и сына без средств и в тяжелом положении. Им, впрочем, помогали Голенко, которые всю войну провели благополучно; он продолжал работать у Люсьен Лелонг, став там одним из видных служащих; не терпела нужду благодаря этому и Маруся. Переписка с Олей продолжалась недолго, ибо и она скоро почти скоропостижно умерла: у нее сделалось кровоизлияние в мозг, как следствие высокого давления крови, которое за неимением лекарств не могли лечить, и через сутки она скончалась. Вероятно, ее существование в Болгарии было в последние годы не легким, ибо все ее симпатии были на стороне немцев и их поражение ей, надо думать, было не легко перенести. Ведь она приветствовала, что молодой Стерлигов, племянник Григория Григорьевича пошел добровольцем воевать против России, и советовала нам ехать в Германию.

О семье Ади, после его последнего письма и до восстановления регулярных сношений с Францией, мы узнали только от Оли [129] Сестра автора, О. П. Беннигсен, была репрессирована, жила в г. Череповце. — Примеч. сост. , а именно, что Адя и Фанни в Мулен, где и оставались до смерти Ади. В войне Алик принял участие до последних боев, в которых был ранен в голову и трепанирован; познакомился он тогда с баронессой Еленой Петровной Бильдерлинг, работавшей во время войны сестрой милосердия, и через некоторое время женился на ней. Отец ее — кавалергардский офицер, был расстрелян в первый период революции, а мать, рожденная Волжина, дочь бывшего обер-прокурора Святейшего Синода, вышла вторично за Буторова, зятя Кости Шабельского. Жизнь Ади и Фанни и Алика с женой в первое время оккупации нам оставалась неизвестной, но, видимо, уже тогда определилось активное участие Алика в «Резистансе». По письмам Фанни он стал скоро руководителем антинемецкой разведки в Париже, выследив, между прочим, крупную организацию лиц, работавших на немцев, но сам был выслежен и должен был скрываться.

За его голову немцами была назначена крупная награда; дважды им почти удалось схватить его: раз на службе, где ему удалось скрыться по черному ходу, и другой, спрятавшись в своей комнате в открытом шкафу за платьем и поставив перед ногами чемодан. Потеряв его следы, агенты гестапо арестовали жену Алика и Адю. Еленка, как ее называет в письмах Фанни, просидела в тюрьме Френ в Париже три месяца и была выпущена, когда приблизился ее срок родить. У нее и у Ади пытались узнать, где скрывается Алик. Не раз водили ее на допросы, и ей пришлось видеть, как других допрашиваемых немецкие солдаты вытаскивали за ноги, избитыми и без сознания. Адю за отказ указать, где Алик, отдали под суд, присудивший его к шести месяцам заключения в крепость; на суде прокурор требовал высылки Ади в концентрационный лагерь в Германии, что было бы равносильно смерти. Но суд, как потом сказал Фанни председатель его, ограничился заключением в виду исключительно достойного поведения Ади на суде. Первые месяцы Адя провел в тюрьме в Дижоне, где он очень страдал от холода; здесь он сидел с 8-ю английскими летчиками, которых потом отправили в Германию в один из лагерей, где 6 из них были расстреляны, один сошел с ума и только один уцелел и потом сообщил Аде про их судьбу.

Фанни писала, что отношение к Аде и к ней французов и частью и немцев было всегда корректным, а французские власти делали подчас и поблажки, несогласные с регламентом. Потом Адю перевели в какую-то крепость, где было потеплее, но кормили очень плохо, так что когда его освободили, он был крайне истощен и уже больше не оправился; кроме того у него окончательно сдало сердце и появились боли в спине: оказалось, что это рак, и в ноябре 1946 г. он тихо умер. Все это время положение их было очень тяжелым, ибо кроме уроков, которые давала Фанни (а первоначально и Адя) у них заработка не было, а на это прожить было невозможно. Фанни писала, что в это время отношение к ним населения Мулен было самое сердечное.

После освобождения Франции Алик служил сперва в военном министерстве, затем перешел в Министерство Иностранных Дел, а оттуда, после того, что он написал несколько записок по вопросам Востока, его перевели в Service de la Documentation de la Presidence de Conseil. Здесь он продолжает служить и сейчас, и одновременно занимается в Ecole des Hautes Etudes Orientales, [130] Школа восточных исследований. предназначенной для подготовки высших колониальных и дипломатических служащих. Заработка его, однако, не хватало на жизнь семьи, тем более, что у него теперь уже три девочки, так что Фанни стала вновь шить дамское белье, а Еленка и детские платья. Что нам всем было особенно приятно, это то, что, судя по письмам, наши взгляды на современное положение оказались одинаковыми. [131] В 1950 г. у Алика родился, наконец, сын Петр, продолжатель нашего рода.

Маруся в годы войны жила у Ирины, бывая иногда у Сандры, хозяйничающей с мужем в имении (или ферме) Голенко, в районе Орлеана. Семейная жизнь Голенко уже давно не ладилась, и связывал их только сын Андрей, которым, впрочем, занималась больше Маруся. В 1947 г. Ирина окончательно разошлась с мужем, и, получив развод, вышла за пожилого француза — Бермон, владельца ряда больших гостиниц во Франции и в Марокко; по-видимому, с ее стороны в этом браке любви не было. Что касается ее мужа, то пока мы знаем только, что, несмотря на свое большое состояние, он очень скуп. У Маруси большим огорчением явился Юрик; пребывание в Иностранном Легионе, где он был «adjudand» (нечто вроде прежнего нашего зауряд-прапорщика или фельдфебеля) окончательно испортило его и сблизило с уголовным миром, так что после недолгого пребывания в Париже им заинтересовалась полиция, и он вновь поступил в Иностранный Легион, в котором был отправлен в Индокитай — хотя наверняка никто ничего не знает про его судьбу. [132] В 1953 г. он сыскался в Марокко, где был у Маруси. Собирался он вновь в Индокитай, на этот раз фельдшером. Маруся никогда про него не говорит, и только через Фанни узнали мы про это несчастье.

Здесь я даю краткую сводку того, что нам писали за пять лет, начиная с 1945 г., сводку, которая, конечно, не отражает жизни наших близких. Добавлю еще, что в Сан-Пауло Катя получила сведения о ее дальней родственнице Н. Усачевой, вдове казачьего генерала, рожденной Секериной, о которой я уже упоминал. Теперь судьба занесла ее в Парагвай, куда Катя ей и написала. Завязалась интересная переписка, в которой Усачева сообщила Кате немало любопытных подробностей о семье Охотниковых. Она приехала в Парагвай с генералом Усачевым, за которого вышла замуж во Франции (2-й ее муж, Гурлянд, профессор и редактор официальных газет был убит во время революции). Жила она видимо без лишений, ибо ее сын от 1-го брака — Марков, инженер путей сообщения, все время хорошо зарабатывал, будучи представителем в Персии и Афганистане сперва «Шкода», а после 1945 г. американских фирм.