Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

В мае в Бразилии должно было быть видно полное солнечное затмение, на которое должны были приехать группы ученых из разных стран. Наиболее разносторонне организованной была русская; богато, но ýже была обставлена североамериканская, и более скромно — французская. Русская делегация прибыла на особом пароходе — «Александр Грибоедов» — оставившем часть ее во главе с профессором Михайловым в Рио, откуда он отправился в курорт Арама в штате Минас-Жераес. Эта группа привлекала к себе наибольшее внимание в стране. Сам пароход с другой частью делегации отправился затем в Байю, где она произвела, как говорили, очень ценные наблюдения. Интересны были наблюдения и американцев, направленных в Кинтино Бокайюва в штате Минас-Жераес. В этих двух пунктах погода была благоприятна для наблюдений, тогда как в Арама и в Бебедоуро, в штате Сан-Пауло, куда были направлены французская и кажется шведская группы, лил во время затмения дождь. Наш Жорж был на эти дни прикомандирован к французской делегации в качестве переводчика и провел в Бебедоуро около двух недель. Позднее, уже в июне, все трое французских ученых — еще совсем молодые и симпатичные люди — обедали у нас. В штате Сан-Пауло организация наблюдения за затмением была поручена директору Сан-Паульской обсерватории Алипио Леме де Оливейра, как все говорят, совершенно невежественному человеку. Когда после затмения в Рио было устроено общее собрание всех делегаций для обмена своими впечатлениями, то выступил и этот «ученый», которого один из французов просто высмеял. В Сан-Пауло он пригласил к себе завтракать французских ученых, но когда они приехали, никого у него не оказалось, и обсерватория была заперта.

Два дня провели в Сан-Пауло профессор Михайлов, ботаник Шишкин и врач-бактериолог Балуев, которых сопровождал из Рио представитель ТАССа — Калугин. В первый день после беседы с корреспондентами, все ученые были в нашем Комитете, где я их приветствовал несколькими словами. Затем был коктейль у профессора Моасир Аморим, на котором было много бразильянцев. На следующий день намечалось, что ученые будут обедать у нас вместе с президиумом Комитета, но почему-то это не понравилось руководителю общества Бразиль-СССР, которые, хотя и тщетно, все сделали, чтобы расстроить этот вечер.

После коктейля был вечером доклад Михайлова и Шишкина в Муниципальной библиотеке о работе русских астрономов и ботаников за эти годы. Публики набралось очень много, но, к сожалению, доклад Шишкина был очень неудачен; он был скучен по существу и был очень плохо прочитан; кто-то перевел его на французский язык, но не успел переписать на машинке, а Шишкин, плохо говорящий по-французски и с отчаянным произношением, с трудом разбирал написанное и читал его с большими остановками. После этих докладов группа русских еще пригласила ученых попить чаю в кафе «Селекта». Перед ним Михайлов мне сказал, что впервые за свои командировки за границу он встречает такое сердечное отношение и любовь к родине, как в Сан-Пауло.

На следующий день Минина повезла Шишкина и Балуева в Сантос и Гуаружа, причем Шишкин все время вырывал из земли различные растения для Ленинградского ботанического сада, и в итоге они вернулись в Сан-Пауло только к 9-ти часам и для них была устроена у нас 2-я очередь обеда. На следующее утро Балуев с Мариной, как переводчицей, объезжал различные лечебные заведения, преимущественно интересуясь тропическими болезнями. Накануне вечером у нас он много рассказывал про современное состояние медицинского дела в России, а также и про бои до Московских включительно, сообщив ряд неопубликованных деталей, характерных для той выдержки и упорства, которые были проявлены с русской стороны. Все трое ученых вообще произвели на всех самое приятное впечатление.

В июле Жорж уехал на 2 недели в горы над станцией Итатиайа, где он и его товарищи производили на высоте до 2000 метров наблюдения над космическими лучами. Это была первая из работ их группы научного характера. В июле же познакомились мы с профессором Гурвичем и его женой, приглашенным прочитать в Сан-Пауло курс лекций по социологии. Профессор Страсбургского университета, во время войны, будучи евреем, он бежал в Соединенные Штаты, где работал в военном министерстве. Рассказанное им сводилось к тому, что еще во время войны североамериканцы собирали все сведения о России и до известной степени подготавливались к войне с нею.

Еще 19 июня мне сделали операцию, о которой я уже говорил и через месяц после этого смог, наконец, отказаться от председательствования в Комитете. В сущности и я, и Ватагин, которому я передал председательствование, считали, что вообще дальнейшее существование Комитета потеряло свой смысл, даже если смотреть на него, как на единственную организацию, представляющую в Сан-Пауло Россию. Однако, большинство Комитета не разделило тогда моего мнения, и Комитет продолжал существовать еще полгода, когда его закрытия потребовал Бразильский Красный Крест. В это время и Ватагин уже ушел из него и во главе его стоял Лихоманов. Последние три месяца Комитет, впрочем, только числился, и никакой работы в нем не было. Еще перед уходом из Комитета мне пришлось побывать у тогдашнего председателя Бразильского Красного Креста в Сан-Пауло профессора Педро Айрес, по поводу обыска и закрытия общества имени Молотова в Вилла Зелина. Общество это было определенно коммунистического направления, но потом руководители его, чувствуя себя непрочно, захотели преобразоваться в наш отдел. Принципиально мы не могли отказать им в этом, но раньше, чем все это было оформлено, в кружок Молотова явилась полиция и опечатала его помещение. В сущности кроме найденного у них портрета Сталина и нескольких русских книг, насколько мне помнится, далеко не революционного содержания, ничего у них найдено не было, однако, мне пришлось объяснять Педро Айресу всю обстановку в Вилла Зелина.

В августе приехала в Сан-Пауло 80-летняя мать Ватагина. Предполагалось, что она останется в Бразилии до конца своей жизни, но отношения ее с невесткой не наладились, и через полтора года она вернулась в Италию. У нас с нею отношения были хорошие, но сама по себе старуха представляла полный пережиток прошлого времени, совершенно не понимая новых условий. Вскоре после ее приезда ее сын отпраздновал свою серебряную свадьбу, никого, впрочем, не предупредив, по какому поводу они собирают гостей.

Русско-Бразильские отношения с самого начала, как я уже упомянул, сердечными не были, и понемногу все портились. Около нового 1947 года секретарь бразильского посольства в Москве Пина устроил там пьяный скандал, первоначально, до выяснения всех деталей, вызвавший приступ бразильского шовинизма, успокоившегося, однако, когда стало известно, что у Пина это не первый скандал и что и в Москве виновником всего был он сам. В Рио Суриц устроил один большой прием, но вне этого посольство жило очень обособленно, ни с кем не сходясь. Вероятно поэтому и было решено, что Суриц уедет летом 1947 г. в длительный отпуск, оставив посольство на попечение Соколова. После этого прошло еще несколько месяцев до появления в одной из московских газет иронической статьи о Дутре. Насколько она по существу обидела бразильцев, не знаю, но национальное их чувство было задето и были потребованы извинения от советского правительства, когда же оно на это не согласилось, то были прерваны дипломатические сношения. Мне думается, что статья о Дутре послужила только предлогом, а что в действительности в Рио не переставали жалеть об установлении нормальных отношений с Москвой и воспользовались первым удобным случаем, чтобы их порвать. В Рио были напуганы ростом коммунизма и хотели избавиться от непосредственного свидетеля тех мер, которые против коммунистов тогда намечались.