Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Добавлю еще, что если со мною только вели «разговоры», то с более мелкой публикой церемонились меньше: у них производились обыски и их самих арестовывали. Большинство из них, однако, после допроса, а иные и без него, освобождались через несколько дней. Были так арестованы супруги Поспеловы и супруги Корневы, причем сама полиция опубликовала при их освобождении, что они не коммунисты. Из русских более известных были на долгий срок арестованы отец Ткаченко, С. Шипяков и Вера Азеведо (в это время она получила по суду «desquite» [137] Развод. — эквивалент французского «séparation des biens» и стала вновь именоваться Згуриди). Все они потом подлежали высылке, но фактически уехал один Ткаченко, получивший приход в Чехословакии; остальные остались в Бразилии под предлогом неимения средств на оплату своего проезда; возможно, что им не пожелали дать визы в другие страны. У Азеведо при этом был инцидент, расположивший многих против нее, что при обыске у нее она заявила, что все бывшие у нее издания коммунистического характера не ее, а ее дочери. Больше всего было арестов среди литовцев, причем были в числе их и такие, которых литовцы считали за представителей правых кружков. Арестованы были также двое русских, владельцы бара, очевидно по доносу, но продержали их довольно долго, ибо у одного из них нашли квитанцию посольства в пожертвовании какой-то суммы на русский Красный Крест. Оба они стали с места платить направо и налево, чтобы быть освобожденными, но это, по-видимому, только ухудшало их положение, ибо лишь увеличило число желающих поживиться на их счет. По-видимому, в связи с этими арестами стояла и ревизия отчетности нашего субкомитета, произведенная Бразильским Красным Крестом. Все оказалось в полном порядке, и придраться ни к чему не смогли.

Закончились эти истории арестом в ноябре в Сантосе Орлова, возглавлявшего там уже закрывшуюся нашу группу по сбору пожертвований. Арестован он был по доносу какого-то Д.П., получившего от него небольшое личное пособие, и продержан в заключении около двух недель. Так как в Сантосе его хорошо знали, ибо он служил там в одной и той же фирме около 25 лет, и никаких данных, указывающих на его «преступную деятельность» указано не было, это освобождение было только нормально, но, тем не менее, его жене пришлось немало над этим похлопотать. Между прочим, она рассказывала, что в Сан-Пауло в Ordem Politica e Social она встретила какого-то Грановского, видимо там работавшего. Эта личность незадолго до того напечатала в «Folha» две или три статьи о своей работе в ГПУ — словом, получился своего рода полицейский интернационал.

После закрытия Комитета, работавшие в нем дамы стали собираться для шитья раз в две недели в частных домах, большею частью у нас; теперь только все изготовленное ими предназначалось для базара в пользу благотворительного общества.

Упомянув про польский вечер, скажу еще, что мы в то время познакомились с консулом Виницким, а позднее с вновь назначенным генеральном консулом Грудзинским. Оба были люди весьма любезные, а Грудзинский и образованный. Очень характерно, что жена Виницкого и Грудзинские — муж и жена — все еще в Бразилии не могли вполне оправиться от лишений немецкой оккупации, во время которой Виницкая довольно долго пробыла в концентрационном лагере.

В марте окончил университет Жорж. К сожалению, он еще с начала 1948 г. стал увлекаться одной студенткой, бывшей на одном с ним курсе, и это увлечение сказалось на его занятиях; в результате экзамена по теории квантов он не сдал, хотя это и не помешало получить диплом об окончании университетского курса. С самого начала Жорж заявил нам, что он не предполагает жениться, но девица, по-видимому, надеялась, что добьется этого. По окончании университета все товарищи Жоржа обедали у нас; познакомились тогда мы с увлечением Жоржа, и не скажу, чтобы она нам очень понравилась. Еврейка из семьи лавочников в Рио, работящая и неглупая, она была очень навязчива и даже бесцеремонна и, когда осенью 1948 г. этот флирт прекратился, мы этому только порадовались; добавлю, что по отзывам Ватагина характер у этой особы был не из легких.

Окончили курс с Жоржем трое студентов: еврейка, которой он тогда увлекался, дочь выходцев из России, еврей из Данцига и сын Ватагина — итальянец. Единственный в их курсе бразильянец на 4-й курс не остался и сряду получил назначение ассистентом при одной из физических кафедр, а Жорж, Ватагин и данцигский уроженец Мейер, как иностранцы, остались еще на год стипендиатами. Ватагин младший, милый молодой человек, особой ревности к наукам не проявлял, зато Мейер работал усердно, и был из этой троицы наиболее энергичным. Работали они эти два года совместно и напечатали в американской «Physical Rewiew» три работы, в одной из которых участвовал, руководя ею, и Ватагин-отец. Наблюдения для нее производились по три месяца осенью 1948 и 1949 гг. в Кампос де Жордан, где поочередно для наблюдения за аппаратами жил один из молодых людей. Работы эти производились над космическими лучами.

В апреле явился к нам вновь приехавший священник отец Иосиф Перетрухин, произведший на нас сперва странное, а позднее прямо омерзительное впечатление. Вообще духовенство из числа Д.П. (во всяком случае, те, кого мы встречали) оставляло впечатление не из блестящих. Но отец Иосиф просто отвращал от себя тем цинизмом, с которым он выше всего ставил свои личные интересы, и легкостью, с которой он обливал помоями всех, с кем его сводила судьба. Родившись старообрядцем, он позднее перешел в православие, а в Сан-Пауло сблизился с католиками (не знаю только, перешел ли он официально в «восточный обряд»). Из его рассказов вытекало, хотя он это прямо не говорил, что он прибегал, чтобы во время Первой войны не идти на фронт, к помощи Распутина. За его два визита к нам иные из его рассказов были столь странны, что мы с женой задавались даже вопросом, вполне ли он нормален или просто негодяй.

30-го апреля вечером у Кати сделался припадок удушья, очень нас всех напугавший; 9-го и 27 мая они повторились, хотя и в несколько более слабой форме. Лечивший ее тогда доктор Паццанези, несколько подправил ее, и затем таких припадков у нее больше не было, но сердце ее, во всяком случае, оставалось больным и у нас не исчезали за Катю опасения. То, что она испытала и что мы видели во время этих припадков, было столь тяжело, что невольно являлась мысль о том, что эти припадки будут повторяться, только становясь все более и более сильными.

После этих припадков жизнь наша потекла еще тише и все меньше стали мы бывать вне дома. В июле нас навестила проездом в Аргентину мадам Качурина, овдовевшая за несколько лет до этого и вскоре затем вновь вышедшая замуж. В сентябре я был на обеде в честь Миллье по случаю его 50 лет, многолюдном, но очень скучном. Такие «homenagens» [138] Почести. в Бразилии в большой моде и устраиваются без всякого особого повода, составляя часто тяжелое бремя для чествующих. На обеде в честь Миллье было, например, много служащих Муниципальной библиотеки, директором которой он состоял; сомневаюсь, чтобы все они очень охотно заплатили за этот обед по 100 крузейров.