Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Довольно быстро прошел я до 18-ой, розенкрейцеровской степени и стал членом русского капитула. Многочисленным он никогда не был и, если не ошибаюсь, уже через год я был избран его председателем. Как раз во время моего председательствования русскому капитулу пришлось организовать ежегодный обед — праздник всех парижских капитулов, и мне надо было в нем председательствовать. Помню, что я очень боялся что-нибудь напутать, ибо никогда знатоком ритуала не был, а в высших степенях он соблюдался гораздо строже, чем в низших. В капитуле я как-то сделал доклад об евразийстве, которое тогда многих увлекало в эмиграции. Доклад многим понравился, и меня попросили повторить его в одной из французских лож, председателем которой был инженер-социалист Moch, если не ошибаюсь, в настоящее время (1949 г.) министр внутренних дел, столь энергично занимающийся подавлением рабочих забастовок. Выслушал он доклад с довольно скучающим видом и нашел в евразийском движении только проявление âme slave [42] Славянской души. , хотя уже тогда его представители рекомендовали усиленную пан-арабскую пропаганду в Северной Африке, что казалось должно было бы заинтересовать французов.

Позднее я дошел до 32-ой степени, но должен признаться, что все степени между 30-ой и 33-ей (заседали они совместно, и только у 33-ей были свои особые собрания) оставили у меня очень нудное воспоминание. Говорили в них о вопросах близких к политике, но в очень примитивных формах, и говорившие были очень маленькими людьми.

Знал я и многих членов «Imprime Conseil de la Grande Loge», и у меня создалось впечатление, так как это были все самые заурядные люди, что далеко масонству до того, чтобы играть какую-либо роль в мировой политике. Во всех странах, где оно существует, оно отражает те или иные политические течения, часто противоречивые не только по странам, но и по политическим партиям. Если, однако, масонство еще привлекает новых членов, то главным образом благодаря его репутации «тайного общества», неверному представлению, что у него имеются какие-то особые секреты, унаследованные частью от древности, и, наконец, благодаря тем связям, которые завязывались в масонских ложах и которые помогали ранее молодым людям делать быстро ту или иную карьеру. Мне это напомнило до известной степени связи, существовавшие в дореволюционной России между бывшими воспитанниками привилегированных учебных заведений.

«Жидомасонство» в первые годы после революции страстно обвинялось в эмиграции во всех бедах, постигших Россию. За русскими масонами, имена которых в ложах, образовавшихся во Франции, были по большей части точно известны, велась подчас даже слежка. Насколько мне известно, этот интерес со времени Второй войны исчез, что понятно, ибо и с крайней правой и с крайней левой стороны было проявлено раньше одинаково враждебное отношение к масонству, не меньше, чем бывшем в католицизме. Оно олицетворяло в Западной Европе тенденции умеренных партий, а в наше время симпатии масс уходят все больше к крайним политическим течениям, и в ближайшем будущем никаких перспектив у умеренных не открывается. Масонство окончательно перестало быть силой, и, следовательно, интерес к нему исчез.

Вспоминая, однако, те почти 15 лет, что я пробыл в масонстве, я о них не жалею. Мне не пришлось ни разу, пребывая в нем, отказаться от каких-либо своих убеждений или скрывать их. Наоборот, за эти годы, бывая в заседаниях лож, я многому научился и многое увидел с более широкой точки зрения. В частности, основное положение масонства — терпимость к чужим убеждениям, отвечала моему характеру, и мне не пришлось себя ломать в этом отношении. Кроме того, большинство русских масонов были люди глубоко порядочные и почти все они, в том или ином отношении, стояли далеко выше среднего уровня своей профессии.

В связи с масонством отмечу, что позднее про дядю Макса мне пришлось как-то услышать от библиотекаря Grande Loge, что дядя работал с французской полицией. Я его спросил про это, но он только несколько неискренне усмехнулся и ничего мне не ответил. В показаниях Белецкого Чрезвычайной Следственной Комиссии Вр. Правительства в числе агентов департамента полиции упоминается Мекк. Был ли это дядя?

Я упомянул про то, что масоны-кавказцы образовали особую ложу в Grand Orient. Кавказцы в эмиграции вообще представляли курьезное явление. После революции на Кавказе образовались всюду независимые правительства правосоциалистического характера. Всем им пришлось понемногу выбраться за границу, где они продолжали свое существование, обычно, впрочем, незаметное. Горцы Северного Кавказа, почти сплошь социалисты, поддерживались преимущественно Чермоевым, бывшим конвойным офицером, продавшим за крупную сумму иностранцам свои нефтяные месторождения и успевшим получить деньги за границей до большевистского переворота. Было в Париже и Грузинское правительство, но его положение было более печальным, ибо оно сидело без всяких средств. Приходилось выискивать таковые для своего поддержания или, вернее, для поддержания своих членов, из самых разнообразных источников, и в Париже утверждали, например, что одно время грузинское правительство существовало на средства одного из «князей Мдивани», в то время женатого на американской миллионерше. Взамен этого сие правительство выдало своему благотворителю удостоверение, что его род в первой половине 18-го века был возведен тогдашним царем грузинским в княжеское достоинство. Пришлось уйти столь далеко в историю, ибо до того никто не знал на Кавказе видного прошлого за родом Мдивани. Отец «князей» был только командиром полка на Кавказе, неудачно командовавшим бригадой в 1914 году и зачисленным после этого в «резерв» чинов. Впрочем, в Грузии, кроме нескольких всем известных фамилий, после присоединения к России было признано княжеское достоинство за некоторыми фамилиями, как утверждал П. М. Кауфман, лишь по большому количеству баранов в их обладании. Для признания же дворянства требовалось, якобы, всего наличие 500 баранов.

Было в Париже и особое «донское правительство», во главе с неким Мельниковым. У этого оказались какие-то войсковые капиталы, на которые они содержали и атамана Богаевского. Утверждали, что он был очень правых взглядов, но Мельников держал его крепко в руках, и в собраниях, где я Богаевского встречал, он обычно молчал. Рассказывали, что это правительство вело в Париже переговоры о продаже каких-то войсковых имуществ, — каких, впрочем, не упоминали. По-видимому, ничего из этого не вышло, вероятно потому, что иностранцы интересовались одной нефтью, а её-то у донцов и не было. Зато нефть скупали всюду и платили за права на нее, как тогда казалось, хорошо. Мне говорили про очень приличный гонорар (или комиссию), который получил, например, Аджемов, как юрист, принимавший участие в продаже прав на какие-то Бакинские промыслы Гульбекяну.