Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Японская война показала, что необходимо армии в смысле нового вооружения, и оно у нас в 1914 г. имелось, но наш Генштаб не учел правильно опыта 1904–1905 гг., определяя, сколько чего необходимо. В частности запас ружейных патронов к 1914 г. был скорее слишком велик, а орудийных снарядов невероятно мал. Но об этом тоже мне еще придется говорить дальше. Интендантская часть показала себя в Японскую войну хорошо, может быть, потому, что Манчжурия имела достаточные запасы зерновых хлебов, а соседняя Монголия скота. Кроме того, многое доставлялось Громовым, известным поставщиком Скобелева в Геок-Тепинскую экспедицию, которому Куропаткин предложил поручить многое помимо своих интендантов. В общем, Японская война была первой, в которой наша армия была прилично накормлена и одета, и если были кое-где по этой части недочеты, то по вине нераспорядительности местных командиров. Оговорюсь, однако, что это было достигнуто опустошением запасов частей, оставшихся в России, так что после войны армия наша оказалась абсолютно неспособной в течение ряда лет вновь вступить в бой. Тем не менее, надо признать, что опыт Японской войны был учтен и, если в следующую войну мы оказались вновь не готовыми, то, главным образом, вследствие некоторых новых ошибок, о которых мне придется говорить позднее.

В Гунжулине Кр. Крест устроился в зданиях железнодорожной больницы. Сряду после нас появился здесь «резерв» сестер милосердия, с которым у меня связано забавное воспоминание. Одна из сестер от сильной усталости в дороге заснула так крепко, что не почувствовала, как крысы, коих было там множество, объели плечо и рукав ее кожаной куртки, взамен которой мне пришлось выдать ей другую. Такого количества грызунов я не видел с лета 1895 г., когда в Гурьеве мыши бегали всюду без всякого страха даже при свете. Как-то, проснувшись утром, я увидел мышку, сидящую у меня на груди.

В больнице поместится госпиталь Императрицы Марии Федоровны, во главе коего стоял известный тогда хирург, профессор Юрьевского университета Цеге-фон-Мантейфель. Типичный немец, он был очень хорошим человеком и пользовался тогда большой популярностью, ибо во время боев работал с летучкой госпиталя в передовых линиях, часто род огнем. Контрастом к этому прекрасному госпиталю являлся заразный госпиталь военного ведомства, помещавшийся тут же около станции, но в землянках. Хотя в них было и чисто и, хотя кормили больных хорошо, строгой изоляции больных по болезням не было, и в одной землянке лежали больные трех форм и в том числе сыпного тифа. Надо, впрочем, сказать, что в отношении эпидемий в армии все обстояло очень благополучно, и ни одна из заразных болезней (если не считать дизентерии) распространения не получила. Среди китайцев немало было случаев натуральной оспы, но и она дала в армию немного жертв. Через несколько лет после войны в Харбине была вспышка чумы, но во время войны про нее слышно не было.

Понемногу в Гунжулине все наладилось. Пополнился наш склад, стал прибывать резервный персонал. Как это часто бывает, когда людям нечего делать, среди них начались ссоры из-за ничего, и мне как раз пришлось разбираться в одной из них. Хилков в это время уехал обратно в Россию, Е. С. Боткин, вернувшийся из Мукдена, еще был в Харбине, и я его заменял в течение нескольких дней. Кормились мы все в столовой Кр. Креста и еда была недурная. На несчастье как-то в супе оказался таракан; студенты, бывшие в резерве, вызвали для объяснений заведующего хозяйством Крупенского, и один из них на непонравившуюся ему фразу последнего, сказал: «Ну, этот номер не пройдет». Крупенский, человек тоже несдержанный, ответил, и затем в течение двух суток сперва я, а затем подъехавший как раз Боткин еле водворили внешний порядок, но настоящее спокойствие установилось только, когда Крупенский уехал в Харбин, а студентов Боткин распределил по отрядам.

В Кр. Кресте в Манчжурии было два брата Боткиных, сыновья знаменитого профессора. Старший Сергей, тоже профессор, заведовал у Васильчикова медицинской частью, а младший Евгений, приват-доцент, считавшийся более способным, заведовал Южным районом. Сергея я мало встречал, а об Евгении у меня осталось самое лучшее воспоминание, как о человеке умном, порядочном и тактичном. После войны он был назначен личным врачом царской семьи, и когда ее отправили летом 1917 г. в ссылку в Тобольск, он счел себя морально обязанным ее сопровождать, и оттуда уже не вернулся. Когда я узнал о его гибели, я его искренно пожалел. Е.С. был человек рыхлый и у него часто распухали суставы на ногах (по-видимому, от ревматизма), от чего он лечился громадными приемами салицилки до тех пор, пока у него не появлялись признаки отравления ею; зато опухоли проходили через день-два.

В Гунжулине познакомился я с уполномоченными при армиях: при 1-й им был Леман, при 2-й — Нитте и при 3-й — Николаев. Леман, человек дельный и порядочный, но с тяжелым характером, заведовал позднее в Кр. Кресте мобилизационным отделом, Николаев ничем не отличился, а Нитте, бывший кирасир, отличавшийся, как все говорили, исключительной храбростью, уже тогда проявлял некоторые странности. По возвращении в Петербург он окончательно сошел с ума (как выяснилось, у него был прогрессивный паралич). Все они до войны были военными в невысоких чинах, и это вредило им и особенно Кр. Кресту, ибо авторитетом они у высшего военного начальства не пользовались, а иногда их подозревали, что они пошли в Кр. Крест, чтобы не быть назначенными в строй на фронт.

Как-то в Гунжулин приехал главнокомандующий Линевич, старичок, произведший на меня очень серенькое впечатление. Говорили, что его любили в войсках, но мне в это не верилось, настолько он был бесцветен. Обошел он наши учреждения, кое-кому раздал боевые ордена и обратился и ко мне с рядом вопросов, ответы на которые очевидно должны были дать ему основание наградить и меня. Я, однако, не дал ему этого повода, за что на меня потом и напали, ибо погоня за орденами была очень развита в Кр. Кресте. Однако, пробыв в Манчжурии всего месяц и ничего еще, в сущности, не сделав, я не считал себя вправе чем бы то ни было хвастаться. Надо сказать, что в Манчжурии боевые награды раздавались с слишком большой щедростью и подчас лицам, даже издали боев не видевшим. Особенно легко получали их штабные: например, после Мукденских боев получил их весь штаб Куропаткина. Уже само по себе странно, что они были даны лицам, до известной степени ответственным за поражение, но сами же штабные смеялись, что какой-то орден получил полковник Н. А. Данилов (рыжий), находившийся в это время в отпуску в Италии. Говорили, что он получил его за «Италийский поход». В полках ордена с мечами получали за тот или другой бой огульно все офицеры, даже бывшие в тылу. Офицерам штабов высшие боевые награды — Георгиевские кресты (Орден Св. Георгия) и Георгиевское оружие (тогда еще «золотое», хотя золотого в нем ничего не было) давались за командировки на фронт, в которых они давали якобы советы, давшие тот или иной успех.