Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В начале зимы он и был заменен Васильчиковым, объединившим оба дальневосточных района. Лично я только раз видел Александровского, и наш разговор ничего интересного не представлял, так что судить о нем мне трудно, но могу отметить, что по уходе из Красного Креста он был сряду назначен на вновь учрежденную должность начальника санитарной части 1-й армии и что среди военных он был личностью популярной. Было у него много страстных сторонников и среди персонала Красного Креста, и мне самому пришлось как-то уже позднее, в Гунжулине, выдержать бой из-за моей фразы о недостаточной бережливости Александровского. Особенно защищал его будущий Таврический губернатор Апраксин, человек, несомненно, честный, но на первый план выдвигавший энергию и умение Александровского приспособляться к самой тяжелой обстановке. После войны Александровский был назначен пензенским губернатором, но уже через несколько месяцев был убит каким-то эсером.

Уехал я из Петербурга в начале февраля. Жена проводила меня до Москвы, где дядя Коля Мекк свез меня в большой Кремлевский дворец, где работал по изготовлению белья для раненых комитет великой княгини Елизаветы Федоровны, в котором дядя и его жена играли активную роль. Великая княгиня дала мне небольшой образок, как и всем заходившим в комитет отправляющимся на войну.

До Иркутска ходили сибирские экспрессы, о которых рассказывали чудеса в решете. Оказались они, однако, самыми обыкновенными, хотя и прекрасными поездами дальнего следования. Ехал я вместе с Вороновичем, тоже приглашенным Васильчиковым работать в Красном Кресте.

Дорога до Иркутска прошла, как вообще все поездки в поездах дальнего следования, и если бы не воинские поезда, которые мы обгоняли или встречали (эти больше санитарные), то атмосфера была бы вполне мирная. В Иркутске военное время сказалось только в усиленном пьянстве едущих на фронт офицеров. Пробыли мы здесь пять дней, побывали у Кауфмана и двинулись дальше с Васильчиковым, подъехавшим со следующим экспрессом, в предоставленном ему вагоне. От Иркутска все поезда шли по общему графику и до Харбина добрались мы только через неделю. Движение по Кругобайкальской ж.д. было уже открыто, но еще происходили местами обвалы скал, и движение производилось с опаской. Много говорили тогда про министра путей сообщения князя Хилкова, ускорившего эти работы, а еще раньше наладившего переправу грузов по льду через Байкал. Хилков был человеком, несомненно, интересным: бывший гусар, метавшийся без средств, он отправился в Южную Америку; начав чернорабочим, он был затем там машинистом, а по возвращении в Россию прошел, постепенно повышаясь, через все железнодорожные должности. Человек он был хороший и честный, и, побыв сам рабочим, понимал их психологию гораздо лучше, чем другие тогдашние сановники (и не только в России).

Когда мы ехали на Дальний Восток, главная пробка была на Хингане, где поезда, в виду больших уклонов, шли в половинном против нормального составе и, если не ошибаюсь, к востоку от Иркутска пропускались еще всего 10 пар поездов. Работали тогда на Хингане, прокладывая новую линию с меньшими уклонами, но если не ошибаюсь, то закончена она была только в конце войны.

Не помню точно, в Петербурге ли еще или на этом проезде Васильчиков мне сообщил, что он подал Николаю II записку о необходимости созыва Земского Собора. Как он мне сказал, и некоторые другие лица (помню, что он упомянул Кочубея, начальника Главного Управления Уделов) тоже подали подобные записки. Как известно, вскоре после этого и было создано Особое совещание, давшее в результате Булыгинскую Думу.

Уже вскоре после Иркутска появились телеграммы о начавшихся около Мукдена боях, но только на крупных станциях удавалось узнать последние о них новости. Кстати на маленьких станциях, особенно в Манчжурии, люди жили без всяких новостей, и я был свидетелем, как на одной из них начальник ее подошел к почтовому вагону и попросил газетку; почтовый чиновник и дал ее из числа многих адресованных в армию. О решающем характере боев узнали мы только в Харбине, где мы были 23-го или 24-го февраля, откуда Васильчиков на следующий день и отправился в Мукден, взяв меня с собой. В вагоне его были также два представителя общедворянской организации М. Стахович — Орловский губернский предводитель — и Скадовский — Таврический. Оба были потом выборными членами Гос. Совета, а Стахович и членом Гос. Думы; Скадовский роли позднее не играл, а Стахович ряд лет считался выдающимся либеральным деятелем. Он, несомненно, обладал ораторским талантом, был милым человеком и импонировал своей высокой крупной фигурой и авторитетной манерой говорить. Однако мне позднее не раз приходилось убеждаться в его неделовитости и неумении выбирать людей.

До Гунжулина наш поезд шел, хотя и медленно, но сносно. Навстречу шли поезда с ранеными, а как известно, это элемент всегда наиболее пессимистически настроенный, но ничего катастрофического еще они не передавали. В Гунжулине, где мы были ночью, встретили мы один из последних поездов с ранеными, шедших еще из Мукдена; на нем было не то 1800, не то 1900 раненых, которых везли без всяких удобств, даже не в теплушках. Персонал поезда совершенно сбился с ног, раненых не кормили уже более суток, да и продовольственный пункт в Гунжулине не мог сразу всех их накормить. В первый раз пришлось мне видеть такую картину, когда почти из всех неосвещенных вагонов неслись стоны, из многих вытаскивали умерших, в письме к жене я сравнивал эту картину с Дантовским адом, но позднее мне не раз приходилось видеть еще худшие.

Дальше мы продвигались гораздо медленнее вместе с эшелоном какого-то стрелкового полка, и ровно через 30 часов были в Телине. На одной из станций мы встретили последний санитарный поезд, в котором, в числе прочих, мы нашли двух раненых офицеров Генерального штаба Дм. Гурко (младшего из сыновей фельдмаршала) и Картацци, и от них узнали впервые, что Мукден оставлен и что армия разбита. С тяжелым впечатлением были мы следующим ранним утром в Телине, где Васильчиков отправил меня выяснить, кто и что из краснокрестных учреждений находится в Телине, а сам пошел в поезд Куропаткина.

От него он узнал, что он уже заменен Линевичем, но что он просил оставить его в армии. Куропаткин оправдывался, естественно, в поражении, но из того, что мне тогда передал Васильчиков, у меня в памяти ничего не осталось; Куропаткин сказал Васильчикову, что Телин будет к вечеру оставлен. Около станции нашел я «управление» Красного Креста Южного района, сводившееся к одному уполномоченному М. М. Хилкову, сыну министра, и д-ру Бакину, будущему члену 3-й Гос. Думы. Заведовавший районом д-р Е. С. Боткин, если не ошибаюсь, остался в Мукдене вместе с А. И. Гучковым и частью персонала Красного Креста, чтобы не бросить на произвол судьбы оставшихся там раненых. Хилков отдавал уже распоряжения об эвакуации из Телина последнего госпиталя и имущества Красного Креста, и, узнав от него об обстановке, я вернулся в вагон Васильчикова.