Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Разослав эту записку, я снова поехал в Италию, на этот раз за семьей: оставлять ее на чужбине, когда дома было столь неспокойно, не хотелось, тем более что во время октябрьской забастовки я уже испытал затруднения с переводом жене денег. Пробыл я в Санта Маргарите на этот раз около двух недель и побывал с женой во всех ее прелестных окрестностях. В частности, особенное впечатление произвело на меня Портофино, одно из самых красивых мест, которые я за мою долгую жизнь видал. Побывали мы и в Генуе и на ее знаменитом Кампо Санто, кладбище с его замечательными скульптурными памятниками. Кстати, почти везде за границей, где мне приходилось бывать на кладбищах, мне всюду приходилось встречать русские могилы, большею частью заброшенные и очевидно совершенно забытые потомками или родными умерших.

По дороге на обратном пути узнали мы, что в России начались новые забастовки и до Эйдкунена мы ехали в неизвестности, не застрянем ли на границе. Оказалось, однако, что на Варшавской дороге движение не останавливалось, и в Петербурге мы были без приключений. Здесь застали мы моих родителей и брата Адама, вернувшегося в Конную Гвардию, когда началась в Манчжурии демобилизация армии. С собой привез он своего вестового — бурята, человека преданного, но примитивного. Брат вернулся прямо в Гурьево, где, как и по всей России, происходили в увеличенном размере порубки, и вот вестовой брата предложил отцу отправиться в лес и прикончить порубщиков. Когда позднее у брата была дуэль с офицером другого полка из-за неосторожной фразы брата, то тот же вестовой, узнав о дуэли уже после нее, очень сетовал на брата за то, что тот не послал его застрелить его противника: «Что же вы, ваше сиятельство, сами, вы бы мне сказали, и я бы его пристрелил». Через некоторое время брат его брал с собой в Индию и Монголию, но вернулся он в Забайкалье только в 1913 г., женившись на горничной моих сестер, для чего ему пришлось предварительно креститься.

В Рамушеве мы пробыли затем около двух месяцев, и за это время я сделал ряд докладов на политические темы в духе моей записки и в Старой Руссе, и в ряде сел восточной половины уезда. Опять же это были первые официально-легальные собрания. В уезде и на них мне впервые пришлось почувствовать недоверие крестьян к «барину», а также убедиться, что самые простые аксиомы общественной жизни еще непонятны большинству крестьян.

В это время в Петербурге по инициативе адвоката Эгерта образовалась первая правая партия «Правового порядка», отдел которой открылся и в Старой Руссе. В конце декабря в Петербурге был созван ее делегатский съезд, на котором я явился представителем Старорусского отдела. Эгерт, человек порядочный и культурный, к этому времени уже отошел от партии, ибо у него не было необходимой для политического деятеля гибкости. Та к как «Правовой порядок» возник раньше других правых партий, то в нем оказались соединенными на съезде самые разнообразные элементы: были на нем (главным образом с юго-запада России) будущие члены «Союза Русского Народа», были мои позднейшие сотоварищи по партии октябристов, были и несколько делегатов с определенно социалистическими взглядами. Не помню, кто председательствовал первые два дня Съезда, но, во всяком случае, оба эти председателя не справились с задачей водворения порядка в этой разнородной массе. Та к как я сделал за эти дни несколько замечаний по порядку ведения заседания, то, по-видимому, это и послужило основанием для избрания меня председателем на 3-й день. Та к как я провел его благополучно, то меня переизбрали председателем и на последующие дни. Надо, однако, сказать, что в последнем заседании моя решительная манера вести прения вызвала протесты правого крыла. Хотя в программу партии и был включен пункт об общем всех равноправии, киевские делегаты, руководимые неким Любинским, внесли предложение о сохранении ограничений для евреев. Против этого восстали будущие члены Думы Е. П. Ковалевский и Л. В. Половцев, которых поддержал и я, и киевляне, после долгих прений, провалились. В сущности, уже в этот момент определился близкий развал партии, но съезд мне все-таки удалось довести до конца, и левые его группы даже поднесли мне на память о нем хорошенький жетон, одну из немногих мелочей, сохранившихся у меня от дореволюционного времени.

Во время съезда в «Новом Времени» была напечатана моя статья в защиту дополнительного наделения крестьян землей, в которой я утверждал также, что оно необходимо для успокоения деревни, которая в эти месяцы проявила очень ярко свое настроение. Мне ответил Пестржецкий, тогда главный теоретик по земельному вопросу противников этого наделения. Нельзя не признать, что при тогдашнем состоянии сельского хозяйства переход значительной части помещичьих пахотных земель к крестьянам должен был дать в результате понижение их урожайности, и Пестржецкий на это главным образом и упирал. Я ему ответил, но это мое письмо редакция не напечатала; не помню, в нем ли или еще в первом я указывал, что в первую очередь будут подлежать отчуждению земли арендуемые крестьянами, коих тогда было около 20 миллионов десятин и что, следовательно, понижение урожайности коснулось бы сравнительно небольшой части отчуждаемых земель.

Более значительных землевладельцев в Старорусском уезде было очень немного, и посему решающую роль в уездных выборах в 1-ю Гос. Думу должны были сыграть уполномоченные мелких землевладельцев. Собралось их порядочно, и энергично агитировал среди них Г. А. Фальборк, с которым мне позднее не раз пришлось сталкиваться в разных организациях и обычно в противоположных лагерях. Тем не менее, я должен отдать ему справедливость, что он был противником всегда корректным и никогда ни в чем он не руководился нечестными мотивами. Фальборк был очень близок тогда к В. И. Чарнолусскому, купившему имение верстах в 30 от Рамушева, и сам купил поблизости клочок земли, давший ему право участвовать в выборах. В число уполномоченных он, однако, не прошел, будучи среди мелких землевладельцев лицом совершенно неизвестным. На выборах выборщиков от землевладельцев в тот раз участвовало больше 30 человек, и прошли они без особых разногласий: быстро столковались, что будут избраны ими Васильчиков, я и трое крестьян. В сущности, это были единственные выборы в Старой Руссе более или менее оживленные; остальные были скорее отбыванием формальности.

Выборы членов Гос. Думы в Новгороде тоже в этот раз прошли без особых трений. Большинство выборщиков было умеренно-правых взглядов, и быстро было достигнуто соглашение между ними об избрании двух землевладельцев и трех крестьян. Землевладельцами были намечены от их группы Румянцев и П. А. Корсаков, известный тогда в Петербурге адвокат по гражданским делам и безукоризненно порядочный человек. Я был намечен только третьим кандидатом от этой группы, и поэтому в члены Думы не баллотировался.