Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Поручил мне как-то Васильчиков дать ему справку о литературе по земельному вопросу, что я и выполнил, но после этого оказалось, что больше для меня у него дела нет, и он предложил мне тогда работать в Департаменте Государственных Земельных Имуществ. Название этого департамента не отвечало производившейся в нем работе, ибо главное его занятие была выработка законов, связанных с Столыпинской земельной реформой. С основными ее положениями я не то, чтобы был не согласен, но считал ее недостаточной, и принял предложение Васильчикова, думая, что мне удастся как-нибудь повлиять на ее развитие. Явился я к директору департамента Риттиху, человеку еще молодому и, несомненно, одному из наиболее талантливых представителей чиновничества этого периода, хотя по своей холодности не привлекавшему к себе сердца. Сказав, что он мне даст самую интересную работу, он меня направил к своему помощнику Соковнину, у которого я узнал, что это самое интересное сводится к тому, что я должен буду делать сводки замечаний с мест на проекты земельной реформы, однако, без каких-либо замечаний с моей стороны. Словом, работа моя должна была быть чисто механической, и я от нее уклонился. После этого Васильчиков предложил провести меня в вице-губернаторы, с тем, чтобы через 2–3 года быть назначенным губернатором. Однако, за три года с 1903 г. русская жизнь так переменилась, что эти назначения меня уже не соблазняли, и я отказался. На этом моя деятельность в Министерстве земледелия и закончилась.

Через месяц приблизительно после этого, в декабре 1906 г. в Новгороде собралось Губернское Земское Собрание, первое после революционного 1905–1906 г. и атмосфера в нем была совсем иной, чем в 1903 г., — несомненно, более правой, чем раньше. Революция очень многих напугала, и левое крыло земцев почти целиком исчезло. Не оказалось в числе гласных ни Бередникова, ни Колюбакина, ни Ал. Тютрюмова. Сомов к этому времени умер, а Стасов слишком состарился и представителями более левых взглядов были только Булатов и Игорь Тютрюмов, но в Земском Собрании теперь не приходилось заниматься политикой, перешедшей в Гос. Думу и, если в частных разговорах мы и спорили на политические темы, то в заседаниях это не проявлялось. Главную роль в Собрании играл теперь Тютрюмов, заменивший Стасова в председательствовании комиссии, а затем Булатов, и могу без лишней скромности сказать, я. Главным вопросом явилось избрание новой Губернской Управы. Обязанности председателя исполнял уже почти 2 года Прокофьев, но будучи человеком весьма почтенного возраста и за эти годы тоже очень поправевшим (так что со стороны правых он теперь возражений не возбуждал), он стал рутинером и многие считали необходимым избрать председателем более молодого человека. Как-то Голицын и спросил меня, не пойду ли я на это место, но предупредил, что если да, то мне придется оставить мысль о Гос. Думе. В виду этого и так как мечта о ней у меня стояла на первом плане, то от предложения Голицына я отказался, и председателем Губернской Земской Управы был избран Прокофьев, а для оживления действительно мертвой управы членом ее был избран Булатов, что он до 1917 г. и выполнял весьма удачно.

В ноябре 1906 г. в Петербурге происходили выборы половины гласных Городской Думы, и я принял в них участие по доверенности отца. В отличие от всей России, в Петербурге действовало с 1903 г. особое Городовое Положение, главными особенностями которого было то, что в Гор. Думе председательствовал не городской голова, а особый выборный председатель и что гласные выбирались по системе, заимствованной из Германии. Не только право участия в выборах принадлежало лишь обладателям известного имущественного ценза (если не ошибаюсь, не меньше, как стоимостью в 15 000 р.), но избиратели разделялись еще на два разряда. В первый входили выборщики, платившие 1/3 городского поземельного налога и избиравшие 1/3 гласных, и во второй — все прочие, на долю коих приходились остальные 2/3. Таким образом, приблизительно 250 человек избирали 54 гласных, 13 000–15 000 остальных избирателей — 108. Как раз перед этим законом отец построил свой большой дом, который поставил его в порядке избирателей по платежу налога на 100–150 место, и он оказался в 1-м разряде. Таким образом, и я голосовал по этому разряду и был до выборов приглашен на избирательные собрания стародумской партии, по списку которой в 1903 г. был выбран гласным отец. В Гор. Думе было тогда две партии: стародумская, считавшаяся более консервативной, и новодумская — более прогрессивная. Если, однако, не считать, что в этой было несколько лиц социалистического направления, то программного различия между обеими группами не было, и позднее в Гос. Думе оказались на одних и тех же скамьях представители обеих городских партий. В общем, различались обе партии не больше, чем левые и правые в Новгородском земстве и скорее можно применить к стародумцам, большой частью бывших в Гор. Думе в большинстве, южноамериканское выражение (хотя и не очень лестное) «ситуационистов», а к новодумцам, определение стремящихся к господству в городском самоуправлении — оппозиции.

Предвыборные собрания происходили на квартире у И. И. Глазунова, владельца известного книжного магазина и издательства и двоюродного брата композитора. Человек богатый и большой хлебосол, он после всех собраний у него угощал прекрасным холодным ужином, в котором неизменно фигурировала севрюга, почему стародумцев иронически называли вообще «севрюжниками».

Мне пришлось выступить на этих собраниях, и эти мои не речи, а замечания, решили мое включение в стародумский список, который затем и прошел крупным большинством. Чтобы не возвращаться вновь к этому вопросу, скажу еще, что позднее меня стали приглашать в небольшие собрания руководящей группы стародумцев у того же Глазунова. В отличие от того, что я видел в Старой Руссе и в Новгороде в земствах и где общая атмосфера была честности, и где, если попадались среди выборных деятелей люди мало надежные, то их сряду извергали, атмосфера городских дум была гораздо хуже и Петербургская не была исключением. Можно даже сказать, что так как денег здесь проходило больше, то больше было и желающих присосаться к общественному пирогу, часто с целями далеко нечестными. Уже позднее я убедился, что среди главарей стародумцев было глубокое презрение к этим лицам, но кое-кого из них терпели, дабы не потерять на выборах голоса лиц, стоящих за ними. Когда Глазунов стал позднее приглашать меня на маленькие совещания главарей, то я убедился, что то, что незаметно со стороны, но фактическим руководителем партии был С. А. Тарасов, владелец известных тарасовских домов. Бывший гродненский гусар и бывший товарищ городского головы, он редко выступал в Думе, но хорошо знал городское дело и подноготную всех его деятелей, а главное был мастером избирательной механики. Кроме него в этих совещаниях я помню всегда молчавших братьев Брусницыных, кожевенных фабрикантов-миллионеров, хороших, но бесцветных старичков, и Елисеева, тоже миллионера и владельца известного гастрономического магазина. В то время он начал увлекаться пением. Не знаю, насколько хорошо он пел, но он поставил у себя в доме на Васильевском Острове какую-то оперу, в которой сам пел заглавную роль. Это увлечение его, уже пожилого человека, вызывало немало шуток и улыбок. Несомненным влиянием пользовался в Гор. Думе граф А. А. Бобринский, бывший Петербургский Губернский предводитель дворянства, крупный сахарозаводчик и известный археолог. Человек он был вообще весьма культурный и позднее я совершенно не мог понять, как в 4-й Гос. Думе он мог принадлежать к крайним правым, отличавшимся чем угодно, но не культурностью.