Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В 4-й Думе от националистов откололась маленькая группа с П. Крупенским и вместе с несколькими правыми октябристами образовали новую группу центра. Левее октябристов стояли прогрессисты и беспартийные, обычно голосовавшие с левым крылом. Люди они были почти все хорошие, но определить их можно, скорее всего, как политических Маниловых.

О кадетах (конституционно-демократической партии) особенно много говорить не приходится, ибо о них больше всего говорилось в связи с Думами. Как сказал Милюков в начале 3-й Думы, это была оппозиция Его Величества, а не Его Величеству (применяя же здесь известное английское выражение). В этой партии, интеллигентской по всему своему существу, социально господствовали мелкобуржуазные, не социалистические взгляды. Среди кадетов и в 3-й, и в 4-й Думе было много блестящих и талантливых людей и надо признать, что они пропорционально были значительно богаче других партий видными и работящими деятелями.

К кадетам обычно примыкали маленькая мусульманская группа и польское коло, делившееся на собственно польскую и литовскую группы. Мусульмане роли в Думе не играли, чего нельзя сказать про поляков, интеллигентных и способных. Социально они были правее нас, октябристов, но наше отрицательное отношение к автономии Польши откинуло их в сторону кадетов.

Наконец, на крайнем левом крыле были трудовики (скрытые эсеры) и социал-демократы, вместе насчитывавшие около 30 человек. Насколько я помню, в 3-й Думе официального деления социал-демократов на большевиков и меньшевиков не было. Трудовики 3-й Думы были бесцветны, чего нельзя сказать про социал-демократов, хотя, составляя всего около 5 % числа членов Думы, они на голосования влияния не оказывали.

Необходимо еще отметить, что понемногу образовались в Думе внепартийные группы духовенства и крестьян. По существу они были ближе к левому крылу, особенно крестьяне, в глубине души, вероятно, все сочувствовавшие отчуждению помещичьих земель, но священники знали, что им трудно рассчитывать на переизбрание в следующую Думу и что, следовательно, им придется вернуться под власть своих епархиальных архиереев, в то время почти без исключения правых, и поэтому боялись слишком уклониться влево. Кроме прогрессиста Титова, я не помню ни одного священника ни в центре, ни в левом секторе, да и Титову пришлось перед выборами в 4-ю Думу сложить с себя духовное звание. Среди крестьян, несомненно, был ряд таких, которых после революции стали называть «кулаками», но в те времена они не выделялись из общей крестьянской массы, и если примыкали, как и почти все члены Думы — крестьяне — к правому крылу, то потому, что весь склад мышления этих бывших фельдфебелей, унтер-офицеров или волостных старшин был политически традиционно правым.

После открытия Думы товарищем председателя Гос. Совета Голубевым, первым ее делом было избрание ее президиума. Враждебность большинства ко всему левому ярко выразилась тут в том, что ни в президиум, ни в секретариат никто из левого крыла избран не был. Председателем Думы был избран Н. А. Хомяков, сын известного славянофила, поэта и богослова, типичный русский барин в хорошем смысле этого слова. Человек образованный и культурный, остроумный в разговоре и тактичный, он обладал, однако, крупным недостатком — порядочной дозой лени. Это не мешало ему быть прекрасным губернским предводителем в Смоленске, но годы его пребывания на посту директора Департамента земледелия следов после себя не оставили. В Думе Хомяков, несомненно, сыграл умиротворяющую роль и задал этим тон на будущее, но как председательствующий в заседаниях был неважный: за прениями он следил без должного внимания и в случае каких-нибудь ораторских эксцессов опаздывал с замечаниями виновному, что вызывало шум в зале, а иногда и скандалы. Первые два года Думы были также годами наиболее мирного сожительства с правительством, и поэтому Хомякову в его докладах Николаю II не приходилось обычно касаться острых вопросов. И этому надо вероятно приписать то, что из всех председателей Дум он был единственным, к которому Государь относился без враждебности; кроме того, и тон его, нормально действительно очень скучных, по существу, докладов был иным. Видя, что сообщаемые им большие статистические данные скучны Государю, он, как он рассказывал, подойдя с ним к окну (во время этого доклада в Царском Селе в серенький день оба они ходили по кабинету царя), он ему сказал: «А ведь хорошо было бы, Государь, в такую погоду по лесу с ружьем побродить». Николай II сразу оживился, поговорил об охоте, а затем Хомяков закончил свой доклад. Через два года Хомяков отказался от председательствования в Думе и больше в ней роли не играл. В 1917 г. он был назначен главноуполномоченным на Румынский фронт, но и там себя ничем не проявил. Правое крыло на 1-х выборах первоначально выставило своим кандидатом в председатели гр. А. А. Бобринского, но на нем не настаивало, и Хомяков прошел очень хорошо.

Товарищами председателя были избраны кн. В. М. Волконский и барон А. Ф. Мейендорф. Внук генерала-декабриста и его жены, воспетой Некрасовым, сын долголетнего товарища министра народного просвещения в самые революционные годы Александра III и брат писателя-эстета и директора Императорских театров Сергея Михайловича, наш Волконский получил довольно скудное офицерское образование в Тверском Кавалерийском училище, что не помешало ему быть человеком скорее культурным. Очень красивый и элегантный, он внушал всем симпатию и оказался лучшим из всех председательствующих, благодаря его быстроте и решительности, предупреждавшим часто скандалы. При этом случалось, правда, что он поступал вопреки Наказу, потому что не успевал справиться в нем, но скандал бывал предупрежден, а позднее Волконский извинялся в допущенном им нарушении. С правыми членами Думы он бывал даже бесцеремонен; я припоминаю, как он обратился к правому Тимошкину, просрочившему уже время своих объяснений с одним только словом: «Тимошкин, довольно», и показательным жестом согнавшего его с кафедры.

Барон Мейендорф, приват-доцент юридического факультета и исключительно порядочный и добросовестный человек, наоборот, оказался исключительно плохим председательствующим; его добросовестность препятствовала ему принять какое-либо решение, не справившись, соответствует ли оно Наказу, а пока разыгрывались скандалы. Если не ошибаюсь, Мейендорф отказался от обязанностей товарища председателя после скандала, произведенного его замечанием епископу Евлогию. Мне тоже казалось, что слова епископа не заслуживали замечания, и я думаю, что сам Мейендорф сделал его скорее, чтобы не быть обвиненным в том, что он более снисходителен к правым, чем к левым. Но на правом крыле раздались крики, что он оскорбил чуть ли не всю православную церковь, сделав замечание епископу, и что он не имел право ставить Евлогия в один уровень с другими членами Думы. Нерешительность Мейендорфа сказалась позднее и в других вопросах, но об этом мне еще придется говорить позднее.