Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В комиссии Гос. Обороны участвовали прогрессисты, но ни кадеты, ни социалисты большинством допущены не были: кадеты за Выборгское воззвание, а социалисты, как принципиальные в то время противники постоянного войска. В сущности, это исключение имело характер только правого жеста, ибо из комиссии Гос. Обороны все законопроекты шли на заключение Бюджетной комиссии, в которой участвовали и левые и которая все эти законопроекты пересматривала по существу.

Председателем комиссии Гос. Обороны был избран Гучков, остававшийся во главе ее до 4-й сессии. Надо сказать, что в 3-й Думе, особенно в первые ее годы, он, в конце концов, был хозяином положения, да благодаря хорошим отношениям со Столыпиным он в эти годы мог кое-чего добиваться и у правительства.

Первым делом Думы было принятие адреса Государю. Правые настаивали, как и всегда потом, что царское самодержавие остается неограниченным, но адрес все-таки прошел в редакции октябристов. При обсуждении его блестящую речь произнес Плевако, с эффектной фразой о том, что данной им тоге гражданина правые предпочитают рубашку ребенка. Это было единственное выступление его в Думе, ибо через несколько дней, уехав в Москву, он там неожиданно умер.

После принятия адреса состоялся в Царском Селе прием Государем членов Думы, просивших об этом; кадеты и социалисты об этом не просили. Обстановка приема его была обычная и слова Государя бесцветны.

Перехожу теперь к характеру Думской работы. Была она, несомненно, и приятной и интересной. Если ею заниматься добросовестно, то она, как никакая другая, давала исключительное представление о состоянии не только России, но часто и других стран, причем бывало, однако, подчас необходимо дополнять в общем достаточно подробные сведения правительственных законопроектов и справками в специальной литературе. Лично у меня эти годы работы было достаточно: день проходил в Думе, где заседания общего Собрания и комиссий шли от 11 до часа и от 2 ½ до 6 ½; часто бывали и вечерние заседания — два, а то и три раза в неделю. Та к как я оставался еще и гласным Городской Думы (где меня в начале 1908 г. выбрали заместителем ее председателя), то это отнимало у меня еще два вечера, а на фракционные собрания и с 1910 г. на Главное Управление Красного Креста уходило еще два вечера. Больше двух свободных вечеров в неделю у меня обычно не бывало. Возвращался я домой около полуночи и еще обыкновенно читал печатный материал по обеим Думам, всегда обильный.

Впрочем, в то время я был молод и усталости не знал. Зато Гос. Дума расходилась летом более чем на три месяца и хотя и в это время бывали разные общественные собрания, за лето всегда бывало возможно отдохнуть, почитать и подготовиться к следующей сессии. По существу работа в Думе была приятна своей безусловной независимостью; кроме контроля избирателей на новых выборах, никакого другого над нами не было, но, так как никаких специальных наказов они нам не давали, то по всем вопросам мы голосовали, как находили наиболее целесообразным (мое обещание не выступать по аграрному вопросу было, мне думается, одним из редких случаев давления избирателей на их представителей).

Нравственный уровень членов Думы был, в общем, высок, и насколько я знаю, почти не случалось, чтобы, пользуясь своим положением, они проводили какие-либо частные интересы; в этом отношении Дума была несравненно выше, например, французского парламента или американского Конгресса. Сознаюсь, однако, что в 4-й Думе имели место два случая, которые не дают мне возможности утверждать, чтобы эта безупречность Думы могла сохраниться и в будущем. Один из них относится к Протопопову, когда во время войны он был товарищем председателя Думы. В то время он был и председателем Союза суконных фабрикантов и, как после революции мне утверждал генерал Маниковский, пользовался своим положением, чтобы настаивать в Военном министерстве на более выгодных условиях контрактов с его коллегами по Союзу. В этом случае Протопопов, вероятно, просто не подумал, что своими ходатайствами он косвенно компрометирует Думу, но другой случай хуже: наши орудийные заводы перед 1-й войной были, несомненно, недостаточны, и было необходимо увеличить их число. Министерство финансов отказывало, однако, в кредитах, необходимых для этого, по ограниченности бюджетных средств, и не удивительно, что возник вопрос о постройке частных заводов. Денег для этого в стране, однако, не было, и естественно, что предложения иностранных предприятий о постройке отделений их заводов в России были приняты благоприятно. Та к возник завод Виккерса в Царицыне. Все это было нормально в тогдашних условиях, но хуже явилось то, что проведению этого дела содействовал наш же член Думы и член Комиссии Гос. Обороны Звегинцев, если не ошибаюсь, принявший даже потом участие в правлении этого предприятия. Об этой роли Звегинцева тогда были частные разговоры в октябристской среде, но формально его ни в чем упрекнуть было нельзя, а последствий эти разговоры не имели.

В Думе был очень недурной ресторан, почтовое и телеграфное отделения, библиотека, словом внешне работа была обставлена очень хорошо; единственным слабым местом была недостаточность комнат для комиссионных заседаний: им приходилось заседать во всех углах, особенно комиссиям второстепенным, и часто в небольших и душных комнатушках наверху. Скоро возник вопрос о постройке собственного здания для Думы, но затем он заглох: с одной стороны эта постройка обошлась бы очень дорого, и в Думе не без основания считали, что мы еще не заслужили себе лучшее помещение. А с другой стороны, в центре Петербурга, кроме Марсова Поля, не было подходящего места для нового здания, а правительство категорически воспротивилось занятию его Думой.

Мы застали в Думе канцелярию, составленную в основе чинами Гос. Канцелярии с придачей ей ряда других лиц. Надо признать, что работали они прекрасно и в моральном отношении за все время никаких замечаний не вызывали. Припоминается мне лишь один случай удаления помощника делопроизводителя Комиссии Гос. Обороны Михайлова, за сообщение, кажется, «Биржевым Ведомостям» некоторых данных из секретного законопроекта о перевооружении нашей армии. Ничего важного он газете не сообщил, но самый факт его болтливости заставлял опасаться в дальнейшем худшего и он сразу вылетел.

Канцелярия делилась на три отдела. Во главе общего отдела стоял способный и тактичный Я. В. Глинка, с которым у всех были хорошие отношения. Законодательным отделом ведал Шеин, позднее избранный членом 4-й Гос. Думы; заменил его тогда Огнев, делопроизводитель Комиссии Гос. Обороны. Оба они были профессора-юристы, один Правоведения, а другой — Военно-Юридической Академии и, кажется, оба после революции ушли в монахи. Оба они были хорошие работники и очень порядочные люди. Финансовым отделом, с которым я почти не имел дела, ведал Маевский, тоже, по-видимому, прекрасный работник, ибо крайне требовательный председатель Бюджетной Комиссии Алексеенко всегда был доволен его работой.