Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Алексеенко, бывший профессор и попечитель учебного округа, был избран председателем бюджетной комиссии, и с места завоевал себе столь общее уважение, что далее переизбирался всегда почти единогласно. Работник он был исключительный и многого требовал и от других. Представителям ведомств, которое влились в бюджетную комиссию, он в большей части не спускал ничего, и выдержать в ней экзамен бывало им нелегко. В начале 4-й Думы (если не ошибаюсь) у Алексеенко был удар, от которого он более или менее оправился, но прежняя его трудоспособность уже не вернулась, и за несколько дней до революции он умер. Все время в Думе я сидел рядом с ним и, если вначале он мне казался несколько хмурым и чрезмерно подчас требовательным, то быстро я привык и ценить, и глубоко уважать его.

В нашем ряду сидел и другой профессор, казанский гигиенист Капустин, тоже милый и порядочный человек, позднее бывший товарищем председателя Думы, но сравнения с Алексеенко он, конечно, не выдерживал. Между этими двумя профессорами сидел наш новгородец Тимирев, аккуратно посещавший все заседания, но никогда нигде не выступавший. Милый человек, он отличался только знанием громадного числа анекдотов и к нему относились как-то снисходительно. Когда на трибуне находился кто-нибудь из скучных ораторов, вроде учителя Тычинина или контрольного чиновника Коваленко, наводивших на всех сон своими длинными речами, Тимирев поднимался и со словами: «Ну, пойду развлеку стариков», шел на председательскую трибуну и действительно их троица начинала улыбаться, услышав очередной Тимиревский анекдот.

Капустин вместе с Анрепом, моим бывшим профессором, были товарищами председателя октябристской фракции. Анреп был председателем комиссии по народному образованию, в которой участвовал и другой октябрист, Ковалевский, которые сыграли оба видную роль в выработке первого серьезного закона о введении всеобщего обучения. Нельзя умолчать, что со стороны Министерства за это время тоже было много сделано, и особенно надо отметить роль Анциферова, бывшего позднее директором Департамента. Между Анрепом и Ковалевским все время шло известное соревнование, не раз вызывавшее во фракции улыбки, когда Ковалевский, несомненно менее способный, чем Анреп, тщетно пытался выдвинуться на первое место.

Секретарем фракции и в 3-й, и в 4-й Думах был Л. Г. Люц, способный, живой умный человек. Сидевший недалеко от него Н. Н. Опочинин как-то при мне обратился к нему: «Чем ломать себе язык и звать вас Людвигом Готлибовичем (Люц был Херсонским немцем-колонистом) буду я вас звать Лукой Богдановичем». Скоро вся Дума так и стала его звать. У Люца был особый талант подражать чужим подписям, и скоро в Думе у него образовалась особая специальность — подавать разные процессуальные заявления. Количество желающих говорить часто бывало невероятно велико, и поэтому скоро выработалась практика соглашения между фракциями, кто от каждой будет выступать и в каком порядке (обычно занимался этими соглашениями Крупенский). Также по общему соглашению прекращалась запись ораторов, сокращались их речи до 10 минут и совсем прекращались прения. Но для голосования этого надлежало подать председателю заявление за 30 подписями, собрать которые требовало времени; вот тут-то и выступал Люц, у которого всегда в столе лежали уже готовые заявления по разным вопросам с надлежащим количеством подписей, большею частью им же и сделанных. Не раз мы все поражались, как он их не только копировал, но и делал на память; понемногу все настолько привыкли к тому, что, если нужно было подать какое-либо заявление, а Люца в Думе не было, то кто-нибудь шел к его месту и выискивал в его столе нужное заявление, проверяя только, достаточно ли на нем подписей.

В 3-й Думе своего рода церемониймейстером заседаний был октябрист Лерхе (в 4-й Думе таким церемониймейстером был безраздельно Крупенский). Он был председателем Финансовой Комиссии и его энергии надо приписать, что она провела ряд самых разнообразных законопроектов (хотя Алексеенко и относился всегда к Лерхе иронически). К сожалению, Лерхе не довел до конца обсуждения законопроекта о подоходном налоге (а возможно, что и не особенно стремился к этому), а в 4-й Думе и совсем как-то об этом вопросе не говорили. И только во время войны подоходный налог был введен помимо Думы, но только в 1917 г. надлежало его в 1-й раз вносить, и в виду революции мало кто его вообще внес. Лерхе обладал, зато исключительной подвижностью, почти что равняясь в этом с Крупенским. В английском парламенте в каждой партии есть свой «whipp» (хлыст), обязанный собирать членов ее к голосованию и т. п. В Думе таких функций ни на кого не возлагалось, но Лерхе сам как-то стал таким «whipp» — ом. Особенно припоминаются его дежурства по ночам у входа в Думу; если заседание затягивалось за полночь и предстояло голосование с сомнительным исходом, то из Думы обе стороны выпускали своих сторонников только попарно, по одному от каждой стороны. И вот приходилось тогда видеть Лерхе и кого-нибудь с другой стороны в пререканиях с каким-нибудь уставшим старичком, которого они задерживали пока не подойдет к нему партнер с другой стороны.

Ответственная работа лежала на комиссиях земельной и по местному самоуправлению, в которых тоже октябристы играли решающую роль. Земельная Комиссия рассматривала Столыпинские законы, которые, в конце концов, и прошли в Думе с второстепенными поправками. Докладывал их Сергей Шидловский, умный и работящий человек, но холодный, почему к нему как-то особых симпатий не питали. После Мейендорфа он недолго был товарищем председателя Думы, но следов после себя не оставил. Более яркую роль играл Юрий Глебов, докладчик по законопроекту о бессословном волостном земстве, который прошел в Думе, но провалился в Гос. Совете, несмотря на то, что с самой консервативной точки зрения он был абсолютно безобиден. Глебов, очень умеренный красивый человек с бархатным голосом, был популярен в Думе, но почему-то оказался совершенно крамольным в глазах администрации и был одной из немногих ее жертв при выборах в 4-ю Думу. Позднее он был товарищем Петербургского Городского Головы. В Думе был и его брат, Григорий, предводитель дворянства и камергер; этот богатый человек оказался клептоманом и попался на авиационной выставке, где попытался стащить какую-то ничтожную вещицу, стоимостью в 15 рублей. На следующий день Думе было доложено его заявление об уходе из Думы, а через несколько дней он был лишен и придворного звания. Большую работу в Думе выполнял Антонов, очень почтенный юрист, председательствовавший в комиссии законодательных предположений, в которую шли все мелкие законопроекты, не попадавшие в какую-либо специальную комиссию. Антонов был человек культурный и очень обстоятельный, но скучноватый и это помешало ему играть одну из главных ролей в Думе.