Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В Бюджетной Комиссии отмечу еще из октябристов Годнева и двух инженеров — Маркова 1-го и Герценвица. Годнев, медик и приват-доцент Казанского университета, в душе был контрольным чиновником, въедчивым и неумолимым. Ему Дума обязана обнаружением ряда излишних расходов и некоторых злоупотреблений, в чем ему часто помогали чины Гос. Контроля, доставлявшие ему сведения о делах, в которых они оказались бессильными настоять на проведении своей точки зрения. Роль Годнева и самой Думы в этих делах была более значительной, чем это могло бы показаться с первого взгляда, ибо, если виновные в тех или иных злоупотреблениях или просто упущениях и не подвергались взысканиям, обсуждение этих вопросов в Думе заставляло подтянуться других. После революции Годнев оказался Гос. Контролером и не уклонился от участия в заседаниях Временного Правительства, хотя все 10 лет перед тем настаивал, что Гос. Контролер для большей независимости должен стоять вне правительства. Из инженеров Марков 1-й, дядя более известного Маркова 2-го, человек уже очень пожилой, перебывал управляющим и председателем правлений ряда железнодорожных обществ и считался большим авторитетом в инженерном мире. Герценвиц, наоборот, был еще совсем молодым человеком, но именно ему принадлежала заслуга, несомненно, большего давления Думы на Министерство путей сообщения в деле приведения в порядок казенных железных дорог, бывших после войны и революционного движения в очень печальном состоянии. Не раз приходилось мне, проходя через комнату Бюджетной комиссии, видеть заседания ее Железнодорожной «подкомиссии», или, точнее, одного Герценвица с десятком видных инженеров, которых он часами пытал.

Должен я отметить в среде октябристов еще трех, несомненно талантливых людей, которые, однако, в партии роли не играли: один из них Гололобов, екатеринославский чиновник, оказался октябристом по какому-то недоразумению, но упорно не хотел от нас уходить; еще не зная его правых взглядов, ему поручили доложить законопроект об исключительных положениях, но когда он выполнял в Комиссии это поручение, то оказалось, что его поддерживает только правое крыло. Доклад этот передали тогда Мейендорфу, который изучил вопрос со своей обычной добросовестностью и пришел, как мне говорили Антонов и Люц, к совершенно неожиданному и поразившему всех заключению, что в России необходимы исключительные положения в виду ограниченности тех полномочий, которые нормально принадлежат в ней органам власти, особенно по сравнению с западными странами. Я этого доклада не слышал и не поручусь за точность изложения мною мыслей Мейендорфа, но, во всяком случае, законопроект этот из комиссии так и не вышел и до Общего Собрания не дошел. Гололобов после отставления его от этого доклада стал менее заметен и вскоре затем ушел из Думы, будучи назначен куда-то вице-губернатором.

Яркой и своеобразной фигурой был Челышев, Самарский городской голова и ярый проповедник трезвости. Высокий, красивый мужчина с громким голосом, одетый всегда в поддевку, он был несомненным демагогом, но его трезвенная односторонность помешала ему выдвинуться дальше вперед. Кроме трезвости ничто иное для него не существовало. Наконец, хорошим оратором и способным человеком был граф Уваров, но у него была какая-то особенность в его образе действий, отталкивавшая от него людей. Не помню, из-за чего у него была дуэль с Гучковым, ранившим его в ногу; все симпатии были на стороне Гучкова и, если не ошибаюсь, Уваров вскоре после этого ушел из Думы. Надо отдать ему справедливость, что он был единственным в Думе, указавшим на необходимость немедленной постройки в Черном море дредноутов, ибо Турция могла заказать их в любой момент в Англии и получить их раньше, чем будут готовы наши. Как известно, это и произошло, когда Турция перекупила строящиеся в Англии для какого-то южноамериканского государства дредноуты, и они не попали в Черное море только потому, что война 1914 г. началась, когда они еще не были готовы. Морское ведомство спохватилось только, когда эта покупка стала свершившимся фактом.

В заключение отмечу еще двух неврастеников (иначе не решаюсь их назвать): князя Тенишева и Вл. Львова. Тенишев, сын инженера, основавшего известное Тенишевское училище, сыгравшее известную роль в развитии нашей педагогии, был одним из самых молодых членов Думы и, несомненно, из культурных и способных; однако, какая-то развинченность во всех отношениях помешала ему выдвинуться вперед. Наоборот, Вл. Львов (брат Н.Н., гораздо более его способного), после революции оказался во Временном Правительстве Обер-прокурором Св. Синода. Почему-то он считался специалистом по церковным вопросам (быть может, потому, что в молодости собирался, как говорили, постричься в монахи), но в годы 3-й Думы он все время менял взгляды и из самых левых октябристов стал членом группы Крупенского.

Среди крайних правых были, несомненно, порядочные люди, вроде графа А. Бобринского или жандармского генерала Мезенцова, но они среди фракции роли не играли. Господствовали в ней Марков 2-й, Замысловский и Пуришкевич, все трое люди способные, но лично мне одинаково несимпатичные. Марков, сын известного в свое время писателя Евгения Маркова, был гражданским инженером, но этой профессией не занимался. Выдвинула его революция, отозвавшаяся довольно сильно на помещиках Курской губернии, которая в 3-ю и 4-ю Думы посылала сплошь крайних правых. В виде курьеза можно отметить, что когда Пуришкевичу, поссорившемуся с Крупенским, стало ясно, что в 4-ю Думу по Бессарабской губернии он не пройдет, ему устроили ценз в Курской губернии, которая его и послала в Думу. Не помню, кто окрестил курских депутатов «Курскими соловьями», но если верно, что они говорили много, то соловьиной нежности и изящности в их «пении» отнюдь не было. Марков был из них наиболее грубым, причем наиболее противным в его речах была его манера облечь эту грубость в остроумие и язвительность. Замысловского я знал еще студентом, когда, как я уже говорил, мне приходилось встречаться с ним в Шахматном Клубе. Шахматистом он был, как и я, средним, но немного сильнее меня. Был он сыном профессора и хорошим юристом, с тонким и логическим умом, однако, направленным исключительно односторонне. Подчас именно поэтому его умозаключения производили очень неприятное впечатление, но влияли на многих своей кажущейся логичностью, в которой нелегко бывало проследить подчас натяжку.

Пуришкевич был наиболее популярным из всех крайних правых. Хороший оратор и, несомненно, прекрасно образованный человек, он был, однако, также и весьма неуравновешенным. Его выходки и отдельные фразы вызывали часто своей неожиданностью смех, но обычно бывали совершенно недопустимыми. Уже в Думе утверждали, что обычно эти выходки бывали заранее подготовлены им, и впоследствии, когда мне пришлось встретиться с ним в Красном Кресте, несколько мелочей убедили меня в правоте этого мнения. По-видимому, случай, когда он с кафедры бросил в Милюкова стакан с водой, облив, впрочем, только стенографисток, был не спонтанным, а подготовленным.