Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В Риме я застал брата Георгия с женой, и там же была его теща Скарятина со своей младшей дочерью Ириной, тогда расходившейся со своим первым мужем, графом Келлером. С ними я сделал несколько прогулок, и в том числе по Форуму; не думал я тогда, что эта молоденькая, хорошенькая, но легкомысленная женщина через 20 лет напечатает в Соединенных Штатах под именем Ирины Скарятиной две интересные книги воспоминаний о России.

Как город, Неаполь, так и его старина, еще больше разочаровали меня, но зато дивная природа его окрестностей, конечно, не могла не оставить у меня, как и у всех побывавших там, незабываемые впечатления. В 1934 г. во время пароходной остановки мне вновь пришлось провести несколько часов в Неаполе и, несмотря на то, что за годы правления Муссолини немного было сделано для модернизации этого города, я оставил его с еще большим впечатлением от его глубокого провинционализма. Правда, что это было летом, когда иностранцев в Неаполе не было, и город находился в состоянии почти что шестимесячной сиесты. Поднялся я и на Везувий, в то время совершенно спокойный и малоинтересный. В вагончике, который нас тащил наверх, против меня оказались двое русских: он, уже пожилой видный человек, она эффектная нарядная женщина, не слишком порядочного типа. Разговор их был столь откровенен, что я счел нужным предупредить их, что я тоже русский. Они сразу перешли на «вы», но не сконфузились и познакомились со мной, причем оказалось, что он крупный петербургский подрядчик, бывший кавалергард Пешков, а она жена какого-то сибирского вице-губернатора. Русских из разных общественных слоев в те годы вообще за границей было столько, что благоразумнее было не рассчитывать на то, что вас не понимают.

Кажется, по возвращении из этой поездки присутствовал я в Думе при обсуждении запроса о Ленских расстрелах. Тогда уже было известно, что для обследования положения на Лене назначается особая сенаторская ревизия и, несмотря на фразу Макарова, в лучшем случае неудачную, что «так было, и так будет», известие о ревизии смягчило настроение Думы. Надо сказать, что Макаров в известной степени был прав: пока допускались такие порядки, какие, как выяснила ревизия, существовали на Ленских приисках, повторение того, что там случилось, всегда было возможно. Все государственные служащие получали там жалование от предприятия, которое часто предоставляло им и не предусмотренные законом преимущества. Естественно, что они переставали быть административными представителями власти и становились исполнителями воли главарей предприятия. Незадолго до войны мне пришлось говорить об этом деле с Обер-прокурором Уголовно-Кассационного департамента Носовичем, принимавшим участие в этой ревизии, и этот очень порядочный юрист с негодованием говорил мне о том, безусловно бесконтрольном хозяйничании на приисках владельцев предприятия, которое там обнаружила ревизия. Было ли тогда что сделано для изменения этого положения, не знаю.

Уже весной, кажется, мне пришлось докладывать маленький законопроект о русской юрисдикции в Хиве. Распространялась она только на русских, тогда как туземцы подлежали ведению местных судов и в виду этого законопроект большого значения не имел. Незадолго до того мне попалась в руки книга (не помню чья) о бухарских порядках, (более или менее однородных с хивинскими), где описывалось, как, например, по гражданским делам и истца и ответчика первым делом сажают в яму и держат там, пока состояние обоих не перейдет к судьям, как свидетелей бьют палками по пяткам и т. п. Факты были столь возмутительны, что я сряду решил предложить комиссии принять пожелание о реорганизации в обоих ханствах судебного строя. Однако чтобы проверить то, что я прочитал в книге, я поехал к сенатору графу Палену, незадолго перед тем произведшему сенаторскую ревизию Туркестана. Пален, человек очень порядочный, но недалекий, в общем подтвердил то, что рассказывалось в книге, но добавил, что и вообще положение, обнаруженное им в Туркестане, далеко не идеально. Не помню примеров деятельности тогдашних «ташкентцев», приведенных им, но в отношении Хивы и Бухары он высказал мнение, что сохранение в них ханского строя имеет свое оправдание в том, что эти ханства являются по употребленному им немецкому выражению «ein abschrecken der Beispiel» [38] Сдерживающий фактор (нем.). для туземного населения областей Туркестана, у которого, он это признавал, были основания далеко не всегда быть довольными русскими властями. Тем не менее, я внес свое пожелание, и оно было принято и комиссией, и общим собранием Думы.

В эту же сессию Дума рассмотрела и доклад об образовании особой Холмской губернии. В районе Холма население тогда было в большинстве украинское, но украинские села были перемешаны с польскими, и провести между ними границу было очень нелегко. Отношения между обеими национальностями вообще дружественными в то время не были и осложнялись еще различиями религиозными и социальными: помещик был поляк, а крестьянин украинец. Поэтому законопроект о создании особой Холмской губернии с выделением ее из Царства Польского, на внесении которого настоял член Думы и Холмский епископ Евлогий, вызвал в Думе горячие прения. В конце концов, законопроект этот был принят и Думой, и Гос. Советом и губерния была образована. Однако существование ее оказалось эфемерным. В 1915 г. она была занята немцами, и значительная часть ее украинского населения ушла оттуда с русскими войсками. Затем польское правительство стало усиленно вселять на «кресы» на место не вернувшихся украинцев и белорусов своих солдат, и особенно это сказалось на Холмщине, скоро ставшей по населению местностью польской.

Уже весной 1912 г. в одном из закрытых заседаний по обсуждению военных кредитов Гучков произнес свою последнюю речь, в которой заявил, что «отечество в опасности»: в то время как в кредитах военному ведомству Думой никогда не отказывалось, оно накопило более 200 миллионов рублей неиспользованных кредитов. В этой речи он цитировал несколько указанных мною выше случаев медлительности ведомства и особенно подчеркнул, что еще к этому времени не было налажено массовое производство дистанционных трубок. Конечно, не во всем этом было виновато одно Военное министерство, но конечно, оно было главным ответственным в этой бездеятельности. Этой зимой в преступной халатности, если не больше, Сухомлинова убедился и новый председатель Совета Министров Коковцов. Он доложил о невозможности оставлять Сухомлинова министром Государю, но тот не обратил на это никакого внимания.

Кстати, если не ошибаюсь, вскоре после выступления Гучкова против Мясоедова на Гучкова напал в Комиссии Марков 2-й, объяснивший его речь его происхождением: тем, что он был не православный, а главное тем, что мать его была «жидовка». На это Гучков очень спокойно ответил, что дед его, действительно, был старообрядцем, отец был единоверцем, но сам он уже православный; что же касается его матери, то, хотя он не видит преступления в том, что его мать была бы еврейкой, она была француженка без всякой примеси еврейской крови. Кажется, на всех эта хамская выходка Маркова произвела самое тягостное впечатление.