Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Между прочим, в эти бои 6-го августа славная, но тяжелая доля выпала на часть гвардейской кавалерии, половина которой, т. е. 20 эскадронов или около 2000 бойцов со слабой их конной артиллерией опрокинули германскую пехотную бригаду, почти в 2 раза их сильнейшую. При этом, однако, наша кавалерия понесла большие потери в офицерском составе, особенно Конная Гвардия и кавалергарды…

В бою 6-го августа славную роль сыграл 3-й эскадрон Конной Гвардии, с которым я ехал до Вильны. Атака в пешем строю удалась, но около трети эскадрона выбыло в несколько минут из строя; убитыми оказались и оба брата Каткова: младшему вольноопределяющемуся снесло шрапнелью череп, старший прожил насколько минут после ранения в грудь, уверенный, что брат его уцелел. Тяжело был ранен в голову корнет князь Накашидзе, успевший, однако, прежде чем потерять сознание, зарубить ранившего его немца. Вообще бой был ожесточенный; пленных почти не было.

За Каушен брату было присуждено Георгиевское оружие, и позднее этого ему самому несколько раз приходилось принимать участие в заседаниях Думы этого оружия, Георгиевской Думе. От него я слышал, что когда эти Думы собирались в армиях, присуждения бывали более строги, ибо в составе их лучше знали подробности подвигов, за которые награды испрашивались, и труднее было раздуть их. Наоборот, когда Думы стали созывать при штабах фронтов, подобные незаслуженные присуждения стали гораздо более возможными. Замечу, кстати, что в войсках не раз слышал я недовольство награждением орденами Св. Георгия штабных офицеров Генштаба, которых специально для этого командировали в части, где ожидался бой для дачи «советов», за которые они и могли подучить «беленький крестик». (Половина гвардейской кавалерии — кирасиры, лейб-гусары и лейб-драгуны вследствие полной негодности своих командиров фактически участия в бою не приняли, и оба кирасирских командира были сразу отставлены; при других командирах оба кирасирских полка дрались прекрасно, лейб-драгуны и кавалергарды — посредственно, а про лейб-гусар всю войну отзывались отрицательно, отмечая прямо их трусость).

Жены брата и Врангеля, обе сестры милосердия Георгиевской Петербургской общины, были сразу по приезде зачислены на работу в Виленский местный госпиталь, в котором с началом боев началась большая работа.

Наплыв раненых за 4–7 августа был в Вильне большой, и тут же сказалось, что Россия все время готовилась к войне оборонительной, а не наступательной. Если бы, как предполагалось, наша армия отходила, не принимая боев, то позднее прибытие госпиталей на театр военных действий не имело бы большого значения, но наше наступление дало сразу массу раненых, и помощь им была совершенно недостаточной. Из всех красно-крестных учреждений к началу этих боев не поспело ни одно; к концу их подошли два передовых отряда, но роли сыграть они уже не смогли. По мобилизационному расписанию они должны были начать прибывать лишь через 6 недель после начала войны.

Тем не менее, Красный Крест мог бы оказать большую помощь уже в эти дни, если бы с самого начала у него был при 1-й армии энергичный особоуполномоченный. К сожалению, в самые первые дни войны, по просьбе Ренненкампфа на эту должность был назначен отставной генерал от инфантерии Бутурлин, которого в Петербурге никто хорошо не знал. Когда я приехал в Вильно и познакомился с ним, то сразу увидел, что это совершенно одряхлевшая личность, для активной роли непригодная, а к тому же не обладавший в местном обществе и достаточным нравственным авторитетом. Утверждали, что они вместе с Ренненкампфом фиктивно покупали на деньги евреев земли немцев и поляков. Евреи, не имевшие права покупать земли в этих губерниях, сводили на них леса, чем и покрывали все свои расходы, а самые земли, конечно значительно обесцененные, оставались Бутурлину и Ренненкампфу. Бутурлин, кстати, был отцом преображенца, нарочно зараженного опустившимся врачом Панченко впрыскиванием каких-то гнойных бацилл, и умершего. И Панченко, и подкупивший его зять Бутурлина О-Бриен-де-Ласси были осуждены присяжными, но жена последнего, сестра убитого, до конца не хотела верить в виновность мужа.

Вскоре руководящая роль в Красном Кресте армии перешла, впрочем, к помощнику Бутурлина Петербургскому гласному Маркозову, человеку весьма энергичному, но приехавшему лишь во время этих первых боев. К сожалению, при отходе 1-й армии из Восточной Пруссии Маркозов попал в плен, и опять Бутурлин оказался фактически во главе дела, но на этот раз ненадолго, и вскоре был смещен окончательно.

Та к как среди раненых в боях 4–7 августа было много петербуржцев и так как всех их эвакуировали на Петроград, то там сразу стало известно о санитарных непорядках в 1-й армии, и это вызвало большие нарекания на военно-санитарное ведомство вообще, которое в стране никогда особенной популярностью и раньше не пользовалось. Во главе его после Японской войны все время стоял человек, несомненно, умный и энергичный, врач по образованию — Евдокимов. Программу, которую он себе наметил и последовательно осуществлял, не вызывала возражений в Гос. Думе. Сводилась она, главным образом, к тому, чтобы сделать хозяевами военно-санитарного дела врачей вместо военных чиновников, хотя бы и носящих чисто военные мундиры. Евдокимова лично не любили за его грубоватость и очень правые взгляды. Однако и к результатам его деятельности общество относилось теперь весьма и весьма отрицательно. В первые минуты войны, когда главную роль играли планы военных перевозок, о чем я говорил выше, санитарные дефекты на фронте объяснялись просто, но почему же они проявлялись и позднее? Кроме стесненности в средствах, которая особенно наблюдалась в мирное время, но перешла затем по наследству и на начало периода войны и вызывалась общими нашими финансовыми условиями, главною причиною я считал бы неудовлетворительность высшего военно-санитарного личного состава.

В среде наших младших военных врачей всегда имелось большое число талантливых людей, относившихся к своему делу с интересом. Насколько я их мог наблюдать, их уровень был скорее выше, чем уровень соответствующих им врачей на гражданской, преимущественно земской службе. Но на высших должностях, начиная, например, с дивизионных врачей, положение резко изменялось в худшую сторону. Здесь, наоборот, талантливые люди встречались редко, а весьма немолодой возраст большинства из них делал их во многих случаях мало энергичными. Кроме того, они оказывались большею частью и какими-то ублюдками: с одной стороны, пребывая долго на административных должностях, они теряли связь с медициной, а с другой стороны, несмотря на долгую службу в военном ведомстве, они военными не становились. Хороших сторон и той и другой профессии у них обычно не бывало, а отрицательные замечались обычно в избытке; главным из них был страшный формализм, любовь к канцелярщине и большой страх перед личной инициативой. Этими недостатками в высшем личном составе и следует объяснить большинство изъянов в нашей военно-санитарной организации в течение всей войны.