Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Ими объясняется, например, что при наличии в военно-санитарном ведомстве больших запасов и медикаментов, и перевязочного материала (я это утверждаю, хотя у нас и было общераспространенно обратное мнение), и того, и другого в воинских частях и в госпиталях передовой линии их постоянно не хватало, и они обращались за ними в склады Красного Креста и Земского союза. Происходило это оттого, что как полевые аптеки, так и организованные позднее отделения их при армиях всегда размещались слишком далеко от фронта, а кроме того, деятельность их была обставлена такими формальностями, которые отпугивали от них военных врачей и заставляли их обращаться в Красный Крест. Когда в Главном Управлении последнего об этом были получены сведения, и об этом явлении стали много говорить, то обратило на него внимание и военно-санитарное ведомство, и приняло свои меры, которые выразились, однако, только в том, что… всем военным врачам было запрещено обращаться за чем бы то ни было в склады Красного Креста и общественных организаций. Распоряжение это вызвало взрыв негодования, и вскоре было официально отменено, но мне известны случаи и в 1915, и в 1916 годах, когда обращение в склады Красного Креста вызывало для военных врачей неприятности. Тем не менее, обращения эти продолжались и не в меньшем размере чем раньше.

По мере хода войны в военно-санитарном высшем персонале наблюдались перемены, но недостаточно быстрые, и до самой революции он все еще продолжал оставлять желать лучшего. Улучшился значительно лишь состав дивизионных врачей, замещавшихся более молодыми и живыми людьми. Впрочем, как известно, такое замещение высших должностей людьми устаревшими и имевшими за собой лишь длинную служебную деятельность должно отметить не только в военно-санитарном ведомстве, но и в других отраслях военного ведомства. Вообще, назначение и долгое сохранение на высших должностях людей, не отвечающих своему назначению, было старым злом нашей армии. Во времена Екатерины II и в последующий период Наполеоновских войн выдвигались почти исключительно боевыми заслугами, мирная служба, хотя бы самая образцовая, большой роли не играла. Исключения, если и бывали, то редко и, наоборот, можно привести случаи, когда назначения получали даже люди неприятные монархам, лишь во внимание к их боевым способностям (например, Кутузов или мой прапрадед). Позднее положение изменилось, и в период боевого затишья с 1815 по 1853 год (войны 1828–1819 и 1849 гг. глубоко русской армии не задели), люди выдвигались преимущественно при мирной подготовке войск. А так как это была пора исключительно внешней муштровки и шагистики, связанных с крайне жестоким обращением с солдатами, то на высшие посты попадали генералы с качествами часто обратными тому, что нужно бывало на войне.

Крымская война наглядно показала, как плох был наш командный состав, но, к сожалению, и после нее перемены стали проводиться весьма медленно, и ко времени войны 1877–1878 гг. положение изменилось к лучшему, но не намного. Правда, эта война выдвинула два блестящих дарования — Гурко и Скобелева, отметила многих хороших генералов, например, Радецкого, Лорис-Меликова, Лазарева, Тергукасова, но наряду с этим и указала на весьма большое число людей никуда не годных. Однако эта война имела известное значение на улучшение положения с командным составом. Вскоре после нее на престол вступил Александр III, назначивший военным министром Ванновского, который с двумя своими помощниками — Обручевым и Лобко, сильно обновил командный состав. Можно смело сказать, что в то время высшие должности в армии были большею частью замещены людьми наиболее в ней выдающимися, и большей частью действительно способными вести войска в бой.

Однако прошло 25 лет. Большинство этих лиц сошло со сцены, другие устарели и на место их выдвинулись другие люди, большей частью без боевого опыта и притом обычно и заурядные. Необходимо отметить, что вообще командный состав пополнился у нас преимущественно из двух источников — Генштаба и гвардии. Офицеров Генштаба в армии не любили, однако, нужно признать, что они представляли из себя умственный цвет нашего офицерства. Характер их службы, как она была поставлена в русской армии, делал их, однако, часто с годами канцелярскими чиновниками, подчас мало знакомыми с практической жизнью войск и потерявшими живую органическую связь с младшим офицерством, и особенно с солдатом. Однако и по уму и по нравственным своим качествам это был все же лучший элемент в армии. По сравнению с рядовым особенно офицерством выделялись и офицеры гвардии, но уже тут различие было не велико, а между тем служба в гвардии давала часто возможность делать даже лучшую карьеру, чем окончание Академии Генштаба.

В гвардейских полках капитаны и ротмистры производились на вакансии по полку прямо в полковники, причем этих вакансий было столько же, сколько в армейских полках подполковников. Затем на должность полковых командиров назначали из одного гвардейского корпуса почти столько же офицеров, сколько из 35 армейских корпусов. Уже это одно давало гвардии громадные преимущества против армии, но затем было еще одно обстоятельство, которое учесть очень трудно, но которое влияло очень сильно: служба в гвардии, и особенно в гвардейской кавалерии, давала связи с царской семьей, а часто и с самим монархом, и эти связи обеспечивали в дальнейшем блестящую военную или административную карьеру. Взаимно поддерживая друг друга, бывшие офицеры лучших гвардейских полков образовали понемногу своего рода касту, вне которой известные назначения совершенно не производились; и это сказывалось даже вне военного ведомства, например, незадолго до войны из числа бывших преображенцев было 9 губернаторов. Бывшие же конногвардейцы заняли все высшие должности по Министерству Императорского Двора. Притом, будучи в большинстве лично известными монарху, все эти бывшие гвардейцы пользовались часто его поддержкой, и посему смена их, даже когда их назначения оказывались неудачными, являлась часто затруднительной. Нельзя также умолчать и про то, что неоднократно бывали случаи, когда эти лица, прослужив долго на придворных должностях или просто простояв десятилетия в свите Государя, вдруг получали выдающиеся должности по гражданской, а часто и по военной службе, от которой они совершенно отстали.

Все эти условия существовали и при Ванновском, но он умел с ними справляться, и при нем высший командный состав, как я уже говорил, был гораздо более удовлетворительным, чем позднее; влияла тут и личность Александра III, который никогда своим личным симпатиям не давал преимущества перед интересами дела.

Иным оказалось положение при слабом Николае II и невлиятельным преемнике Ванновского — Куропаткине, не обладавшим и характером своего предшественника, и не решавшимся проводить тех, кто был наиболее достойным. Все это и сказалось во время японской войны. Большинство наших генералов оказалась во время ее совершенно неудовлетворительными, но что было значительно более печальным — это то, что это не явилось сюрпризом и что многих из них пришлось заменять уже сразу по прибытии их в Манчжурию. Непозволительно мягко было притом отношение к тем, кто для армии не годился. Когда, например, начальник штаба 1-го армейского корпуса генерал фон Поппен отказался идти на войну, ссылаясь на слабость зрения, то его не уволили от службы, а назначили командиром дивизии в Риге и погнали только через год за полную растерянность, проявленную во время революционного движения.