Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Катастрофа эта вызвала специальное расследование, которое и выяснило некоторые из ее причин. Кроме неподготовленности наступления, громадную роль сыграла и неудовлетворительность высшего командного состава. Командующий армией генерал Самсонов последние годы перед войной прослужил в Туркестане и потерял знакомство с западным фронтом, хотя и был раньше начальником штаба Варшавского Округа. Прибыв на фронт уже после начала войны, он не знал ни войск, ни своего штаба. Что он сознавал невозможность наступления, я уже говорил выше, и, тем не менее, он должен был его осуществить.

В конце операции он погиб при таинственной обстановке, которая дала повод к многочисленным рассказам: то говорили, что он жив и находится, переодетый солдатом, в плену в Германии, то, наоборот, утверждали, что он погиб, но не в бою, а сам покончил с собой, не желая отдаться в руки врагу. Для проверки справедливости последнего предположения А. И. Гучков с согласия наших военных властей обратился через посредство парламентера к германским властям за разрешением проехать через германские линии к месту, где был погребен, по немецким данным, Самсонов. Разрешение немцами было дано, и Гучков, в сопровождении рассказывавшего мне позднее про это его помощника д-ра Пучкова, был проведен к могиле Самсонова, которая была открыта, и Гучков мог убедиться, что в ней был погребен именно Самсонов. Что касается до предположения о самоубийстве, то оно возникло в связи с условиями его исчезновения. Как мне рассказывали, часть штаба армии, в последний день боя, когда катастрофа уже была фактом, поздним вечером пешком отходила по лесу; как отделился от нее Самсонов, по-видимому, сразу не заметили, и когда затем спохватились и стали его искать, то уже не нашли. Из разговоров Пучкова я не вынес определенного впечатления, можно ли было вывести заключения о причине смерти генерала, но, по-видимому, безусловного убеждения о самоубийстве у него, и у Гучкова не составилось.

Ближайшими помощниками Самсонова были его начальник штаба Постовский и начальник этапно-хозяйственного отдела Бобровский. Оба они после расследования о катастрофе, произведенного генералом Пантелеевым, сохранили свои места, но, тем не менее, вскоре затем были сменены, оставив после себя очень среднее, по-видимому, впечатление; по-видимому, Самсонову они были неважными помощниками. Вообще, надо отметить, что штаб 2-й армии, как и Северо-Западного фронта, был сформирован из чинов штаба Варшавского округа, причем лучшие были взяты в штаб фронта, а худшие достались 2-й армии. Далее, был очень неудачен состав корпусных командиров, из коих двое — генерал Мартос и генерал Клюев — попали в плен, а трое остальных — генерал Благовещенский, Кондратович и Артамонов были сразу сменены. Благовещенский, служивший ранее главным образом, в штабах, потом уже роли не играл в течение войны; Кондратовичу, который во время японской войны командовал доблестной 9-й Восточно-сибирской дивизией и заслужил тогда Георгиевский крест, дали через некоторое время другой корпус, но и тут он не продержался. Зимой 1915–1916 гг. я его встретил в штабе Западного фронта, болтающимся без особого дела, а в мае 1916 г., к крайнему своему изумлению узнал, что его попытались опять провести в корпусные командиры, для чего дали ему временно сформированный отряд в составе двух дивизий и поручили осуществлять какую-то операцию в районе к югу от Барановичей на Огинском канале. Однако и тут его деятельность была не более успешной. Операция не удалась, и больше о Кондратовиче во время войны я уже не слышал. В 1920 г. он был в Париже членом какого-то Белорусского комитета, но затем окончательно скрылся из виду.

Третий из удаленных после Самсоновской катастрофы корпусных командиров — Артамонов, был личностью весьма известной в Петрограде. Еще полковником он сделал путешествие в Абиссинию, где отличился будто бы тем, что переплыл через кишащий крокодилами Нил, дабы доставить какое-то распоряжение одной из групп абиссинских войск. Во время японской войны он сперва был во Владивостоке, а затем командовал дивизией под Сандепу и Мукденом, причем по рассказу мне генерала барона Каульбарса, неудача его предшественника по командованию 2-й тогдашней армией Гриппенберга в первом из этих боев объяснялась отчасти тем, что Артамонов, долженствовавший наступать на левом фланге армии, решительно ничего не сделал, донося, что против него стоят очень крупные силы, чего, по мнению Каульбарса, безусловно, не было. Однако, во всяком случае не приобретя в японскую войну лавров, Артамонов и не скомпрометировал себя, а через несколько лет после нее получил в командование 1-й армейский корпус, одна из дивизий которого была расположена в родной моей Новгородской губернии, где о нем скоро стали много говорить. Хороший оратор, Артамонов любил выступать с речами при всяком удобном и неудобном случае, причем всегда подчеркивая свои правые взгляды. Говорили, что именно благодаря этим взглядам он и сделал карьеру, хотя в чисто военных кругах к нему относились отрицательно. В боях 2-й армии он сыграл, по-видимому, не блестящую роль.

Застрелившийся после Корниловского инцидента известный кавалерийский генерал Крымов, во время этих боев бывший еще полковником в штабе 2-й армии и посланный Самсоновым в штаб 1-го корпуса для выяснения обстановки, рассказывал впоследствии, что при нем Артамонов по телефону лично утверждал Самсонову, что корпус дерется весьма успешно, что атаки немцев отбиты и т. д., что на следующий день он перейдет сам в наступление, тогда как всем было известно, что картина боя была совсем иная и что корпус более держаться не может. Ввиду сего, после этого разговора Крымов должен был, выслав из телефонной комнаты солдат-телефонистов, вновь вызвать Самсонова и категорически заявить ему, что все, только что сказанное ему Артамоновым, совершенная неправда и что верить ему нельзя. Во всяком случае, Артамонов после этих боев был смещен, и даже говорили о предстоящем предании его суду. Однако оно не состоялось, а следующей весной, после падения Перемышля, Артамонов был даже назначен его комендантом, но после отхода из Галиции скрылся с горизонта, и теперь уже окончательно. Крымов еще во время японской войны, тогда капитан Генштаба в штабе 4-го Сибирского корпуса, своей талантливостью подчинил своему влиянию командира корпуса генерала Зарубаева и весь его штаб, и ему приписывали посему многое в удачных делах корпуса. В настоящую войну из полковников Крымов достиг места командира корпуса и считался, вместе с графом Келлером, единственным блестящим нашим кавалерийским генералом. История его самоубийства пока не вполне ясна, и, по-видимому, она была вызвана грубым отношением к нему Керенского, сыгравшего столь все еще неясную роль во всей Корниловской истории.