Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Еще в Вильне я узнал, что работающим в Красном Кресте дана форма, однородная с формой военных чиновников, и посему пришлось ее заводить себе. По этому поводу познакомился я совершенно случайно с варшавскими комиссионерами-евреями. Дольше всего искали я и мои спутники шашки, пока, наконец, на улице к нам не пристал какой-то комиссионер, который свез нас на глухую улицу, где мы в маленькой лавочке нашли две плохенькие, но для нас вполне пригодные шашки. На этом, однако, наш комиссионер не успокоился, и, сидя у нас в ногах на извозчике, стал нам предлагать все, что, по его мнению, могло нам понадобиться, дойдя до предложения верховых лошадей и поездки к женщинам. Чтобы отвязаться от него, мой спутник сказал ему, что нам нужны автомобили, и вот на следующее утро наш комиссионер отыскал нас в гостинице (адрес которой мы ему не сказали) и предложил несколько автомобилей, несмотря на их реквизицию.

Уезжая в Люблин, я оставил в Варшаве обоих моих спутников, один из которых барон Н. Н. Рауш-фон-Траубенберг воспламенился мыслью оборудовать всем необходимым отряд санитаров-добровольцев, образовавшийся по инициативе жандармского полковника на Брестском вокзале, и с этим отрядом отправиться на фронт. В состав этого отряда вошла большей частью молодежь, среди которой было немало студентов, но были и люди средних лет. В числе волонтеров были и русские, и поляки (они были в большинстве), и евреи. Через несколько дней этот отряд прибыл в Люблин вполне снабженным всем необходимым, но попал уже к окончанию здесь работы. Позднее многие из первоначального состава этих волонтеров ушли из него, но кое-кто из них оставался в нем еще летом 1916 года, и отряд продолжал носить свое первоначальное название. Вначале лица, ставшие во главе его, слишком его рекламировали, и это вызывало на него некоторые нарекания, но потом это прошло, и с отрядом примирились. Характерной особенностью этого отряда, по крайней мере, вначале, объясняемой его зарождением из жандармского центра, являлась та система взаимного наблюдения, в которой принимали участие, по крайней мере, некоторые волонтеры: евреи следили за поляками, и наоборот, и результаты своих наблюдений сообщали начальнику отряда, который, видимо, очень этим увлекался; русские следили и за евреями, и за поляками. В моем ведении этот отряд пробыл очень недолго, всего около 2-х недель, и никакого следа о себе в нашем районе не оставил.

Два дня, проведенные в Варшаве, ушли у меня, главным образом, на ознакомление с тем делом, которое уже успел наладить здесь Гучков, и которое как раз выдержало в предшествующие дни тяжелые испытания. В Варшаву шли раненые из левофланговых корпусов 2-й армии, дравшихся в районе впереди Млавы, и посему эвакуировались они по Привислянской железной дороге, очень слабо на этом участке оборудованной и с малой провозоспособностью. Неудача, понесенная армией, вызвала необходимость подвоза к ней свежих войск, а с другой стороны эвакуацию головного участка дороги. Насколько это вещь трудная даже при отходе без неудачи, знает всякий, кто только был на войне, а при неудаче эти затруднения удесятеряются. В данном случае они именно и имели место, и ничтожное расстояние от Млавы до Варшавы поезда шли часто по трое суток.

Та к как при загруженности не могло быть и речи о пропуске по ней санитарных поездов, то раненых пришлось вывозить в простых товарных вагонах или даже на платформах, даже не посылая с поездами санитарного персонала. Питательных пунктов по дороге было мало, кухонь при поездах не шло, и положение раненых было ужасно. В заключение их злоключений, о том, что в простых товарных поездах есть и вагоны с ранеными, иногда не давали знать, и тогда даже в Варшаве эти вагоны первоначально попадали на запасные пути, и раненые выгружались не сразу. Вполне понятно, что многие из них по дороге умирали, не выдерживая этих ужасных условий перевозки. Уже тут блестяще, в первые же дни войны, оправдалось то, что я предсказывал в Комиссии Государственной Думы еще в 1908 году на основании опыта японской войны, а именно, что пользоваться санитарными поездами в разгар больших боев при слабости наших железных дорог и при громоздкости этих поездов, придется лишь в ничтожной мере.

Напомню, что во время боев на Шахе и под Мукденом приходилось увозить раненых на чем попало: и в теплушках, и в простых неотапливаемых вагонах, ибо санитарные поезда задерживались, главным образом, в тылу. И вот тут громадную роль сыграли организованные Красным Крестом кадры временно-санитарных поездов, состоявшие из 6 вагонов — кухни, кладовой, цейхгауза, перевязочной, аптеки и 2-х вагонов для персонала; к ним прибавлялось от 30 до 35 товарных вагонов, в которые клались раненые; эти кадры, благодаря своему малому объему, могли легко продвигаться куда угодно. Для оборудования этих вагонов в цейхгаузе и аптеке имелись сенники, подушки, одеяла, белье, посуда, фонари, ведра и необходимый запас медикаментов и перевязочного материала. В 1908 году я и предложил подготовить такие же кадры и военно-санитарные поезда. Предложение мое было принято, и кадры военно-санитарных поездов с тех пор стали фигурировать во всех программах по усовершенствованию армии, но сами эти кадры получили совсем другой характер, число вагонов в них было значительно увеличено присоединением классных вагонов для тяжелораненых и больных, а через это поезда сии стали значительно более громоздкими, и продвигаться так легко, как кадры, которые я имел в виду, уже не могли.

Таким образом, опять получилось прежнее положение, которое и было столь печально иллюстрировано эвакуацией под Млавой. Ко времени начала ее в Варшаве еще не успел развернуться надлежащим образом ни один госпиталь Красного Креста, кроме, конечно, местных Варшавских, но несколько госпиталей Красного Креста успели только что подойти. За них сразу схватились, отвели им помещения в учебных заведениях и, ранее, чем они успели разобрать свое имущество, наскоро перевезенное, сюда стали привозить сотнями раненых. Так, на Праге, в женской гимназии, утром был помещен 1-й Георгиевский госпиталь, а уже к вечеру в него перевезли 800 раненых, хотя и персонал, и оборудование его были рассчитаны максимум на 400 человек. Пришлось, конечно, класть раненых на пол, на солому, и думать сперва только о том, как бы их накормить и как бы справиться с теми, у кого промокшие или сбившиеся перевязки требовали немедленной помощи.

Я был в этом госпитале на третий день, когда уже все легкораненые были эвакуированы, и он начал приводиться в нормальный вид хорошего лечебного заведения, но у всего персонала, проработавшего без отдыха трое суток, вид был совершенно измученный. Такая же работа выпала тогда и на долю других наших госпиталей и тоже в таких же ненормальных условиях. На вокзалах же были устроены громадные питательно-перевязочные пункты, которые Гучков поручил польскому Красному Кресту, носившему название Общества санитарной помощи. Это общество, участники которого носили на своих повязках и значках, кроме красного креста — эмблемы всего общества, еще изображение сирены — герба Варшавы, проявило здесь большую энергию, как теперь, так и позднее, во время всех боев, начиная с конца сентября. Работали его представители всегда очень горячо и, безусловно, вполне бескорыстно, хотя хозяйственные их способности были, по-видимому, не идеальны, так что мне неоднократно приходилось слышать жалобы на неудовлетворительность пищи, которую они давали на своих варшавских пунктах раненым солдатам.