Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Съездил я также вместе с заведующим военно-санитарной частью армии доктором Белоцветовым, очень милым, скромным старичком, в Ивангород. Здесь побывал я у только что назначенного комендантом крепости героя Порт-Артура полковника Шварца. Молодой, энергичный человек, он бодро смотрел на будущее и готовился к упорному сопротивлению, хотя из слов его помощников для меня выяснилось вполне, что оборонительные сооружения крепости совершенно устарели, что артиллерия весьма слаба, что гарнизон, большею частью, составленный из ополченцев, боевой настоящей силы не представляет. Про этих Ивангородских ополченцев позднее мне рассказывали анекдот, за соответствие действительности которого я, впрочем, не отвечаю: к Шварцу приехала навестить его жена; так как ни она, ни ее шофер в форме не имели пропуска, то их задержал часовой у крепостных ворот. Пока они ожидали здесь разрешения на въезд, г-жа Шварц увидела, что через ворота проходит масса народа, у которых часовой пропуска не спрашивает, и на ее вопрос, почему он их пропускал так свободно, получила от часового ответ: «Да ведь они вольные, откуда же им знать пропуски».

В этих поездках повидал я некоторые краснокрестные учреждения, которые успели уже эвакуировать своих раненых и больных и ожидали распоряжения свертываться и двигаться далее вперед, следом за войсками. В одном из них, именно 1-м подвижном Александровском лазарете, мне рассказали, что за несколько дней до того пролетавший над ними неприятельский аэроплан бросил в них бомбу, несмотря на то, что все отличительные знаки Красного Креста у них были выставлены. К счастью, бомба эта разорвалась почему-то, не долетев до земли. Впервые за время войны увидел я в эту поездку — именно в Ивангороде — раненого неприятельского летчика. Это был офицер-венгерец, которому попала в ногу пуля на высоте 1700 метров, после чего ему удалось все-таки спланировать.

Между тем продвижение войск вызывало необходимость перехода вперед и штаба армии, а, следовательно, и мне с моими помощниками тоже нужно было перебираться. Та к как мы еще не обладали достаточной подвижностью, то нам пришлось избрать для себя путь по железной дороге, через Ивангород-Скаржиско на Островец, откуда мы уже предполагали пробраться в Сандомир, поблизости от которого должен был поместиться штаб армии. В Островец же направил я по железной дороге и прибывших вновь в мое распоряжение 3 подвижных лазарета, чтобы там снабдить их необходимым им обозом. Как выяснилось, за Вислой представлялось весьма нетрудным закупить и хорошие повозки, и лошадей, ибо местные и помещики, и крестьяне, напуганные, правда недолгим, нашествием австрийцев и пруссаков и производившимися ими реквизициями, охотно продавали все, без чего, в крайности могли обойтись.

Перед отъездом я распределил моих помощников по корпусам, входившим в состав армии. Нужно сказать, что должность уполномоченного Красного Креста при корпусе была предусмотрена еще в Петрограде на основании опыта японской войны. В настоящую войну эти уполномоченные оказались, однако, институтом, в общем, нежизненным. Лишь в нескольких корпусах, где установились хорошие личные отношения между уполномоченными и военным начальством, эти уполномоченные сохранились, вообще же они очень быстро уступили место институту районных уполномоченных. Последний был более целесообразным, ибо краснокрестные учреждения, кроме некоторых их типов, не могли обладать той подвижностью, которая присуща войсковым частям, и посему организация их управления территориально была более удобна. Из намеченных мною тогда корпусных уполномоченных лишь один К. А. Гросман проработал около года при 18-м корпусе, остальные ушли из корпусов очень скоро и занялись другим делом. Распределив, таким образом, всех своих помощников и направив вверенные мне учреждения, я сам, однако, перед отъездом в Островец должен был съездить еще в Варшаву.

Вместе с тем, при отсутствии железных дорог само собой напрашивалась мысль об эвакуации по Висле. Она возникла уже у Тимрота, и он получил разрешение на оборудование под плавучий лазарет известного во всей Варшаве парохода «Пан Тадеуш», но затем дело почему-то стало. После переговоров с Энгельке было решено двинуть его, и я поехал в Варшаву, где и поручил Шабельскому оборудовать пароход и 2 баржи (на самом пароходе размещалось слишком мало раненых), которые он должен был буксировать. Все оборудование для парохода Гучков разрешил взять из его склада, и дело закипело. Заручившись согласием Гучкова на снабжение в дальнейшем из этого склада маленького отделения, которое я поручил еще перед отъездом в Варшаву организовать Ковалевскому для 9-й армии, и познакомившись с управляющим Варшавским складом, энергичным князем Н. И. Аматути, я выехал из Варшавы на Радом, чтобы, переночевав там, на следующее утро ехать далее, на Островец. Шабельскому я поручил, насколько возможно скоро, закончить оборудование «Пана Тадеуша» и, получив для него от Гучкова необходимый для парохода санитарный персонал, немедленно идти в Сандомир. Туда же, но по железной дороге, отправил я Нижегородский этапный лазарет, данный мне Гучковым. Во время моих переговоров об этом с Александром Ивановичем он предложил мне вместо этого лазарета двинуть туда один из оставшихся в Варшаве еще неразвернутых госпиталей, но я побоялся этого, ибо Сандомир лежал в 45 верстах от ближайшей железнодорожной нашей станции — Островец, и в случае нового наступления неприятеля эвакуация оттуда госпиталя была бы крайне затруднительна.

Наконец в Варшаве мне удалось получить для района 2 хотя и плохоньких автомобиля, с которыми я и отправился в путь. Через несколько дней я получил еще два прекрасных собственных автомобиля Красного Креста, но в первые дни войны приходилось довольствоваться тем, что предоставляли в наше пользование отдельные жертвователи — машины большей частью потрепанные, а главное, почти сплошь слабые, городского типа. Иногда лишь среди них попадались хорошие, отдаваемые владельцами в Красный Крест для избежание реквизиции. Впрочем, расчет этот оказался довольно неверным: военное ведомство при реквизиции обычно платило хорошие деньги, Красный же Крест брал машины безвозмездно с тем, чтобы вернуть их владельцам после войны; всякий, однако, может судить, во что превратились эти автомобили уже после первого года усиленной военной работы.

Радом я нашел очень пустынным, совершенно сохранившим мирный облик. Лишь некоторая необычная в мирное время грязь указывала на то, что мы переживаем необыкновенные события. В гостинице, где мы переночевали, хозяин жаловался нам, что немецкие офицеры, останавливающиеся у него (всего-навсего немецкие войска пробыли здесь несколько дней) сильно опустошили его винный погреб, особенно в отношении шампанского, не заплатив ни за что ни копейки. Некоторым из них, правда, выдали квитанции, но когда их предъявили, куда следовало, то эти квитанции вызвали там только смех. Убрались немцы очень быстро; в Радом примчался с востока автомобиль, и через два часа в городе не оставалось уже ни одного немца. Такая быстрота ухода, которая наблюдалась и далее к югу, не дала ни немцам, ни австрийцам возможность осуществить объявленную ими реквизицию лошадей и крупного рогатого скота. В Радоме был целый ряд случаев скрытия поляками русских от искавших их немцев; в те времена, когда у всех в памяти были еще зверства немцев в Калише, это было большим подвигом. Между прочим, в городской больнице скрыли больных русских солдат, которые после ухода немцев и были освобождены.