Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Спрашивается, чем же объяснить эту нашу неудачу? Как я уже говорил, еще 19-го сентября мне было сообщено о необходимости отхода в виду приближения крупных неприятельских сил. Артиллерийский бой 20-го числа у Климентова выяснил вполне определенно, насколько сильнее была германская артиллерия, почему же был принят бой 21-го числа? По этому поводу мне рассказывали, что командовавшему Опатовским отрядом генералу Дельсалю было дано штабом армии приказание об отходе в случае серьезного наступления неприятеля. Серьезность его могла, конечно, выясниться лишь с началом боя, почему Дельсаль и не решился дать приказ об отходе еще накануне.

Когда же утром через час после германского наступления он дал этот приказ, то полки уже понесли значительные потери от артиллерийского огня, а некоторые из рот должны были пробиваться штыками. На неудачный исход боя повлияло и то, что стоявшая не правом фланге пехоты 5-я кавалерийская дивизия ушла на рассвете в северном направлении согласно полученному приказанию. Напрасно Дельсаль, фланг которого через это совершенно обнажился, умолял начальника этой дивизии генерала Морица задержаться хотя бы на несколько часов, дабы дать ему выйти из тяжелого положения, но последний отказал, ссылаясь на категоричность полученного им приказания. В результате германцы совершенно беспрепятственно прошли в тыл Дельсаля и внесли смятение в его обозы, о чем я уже упоминал выше. В итоге боя мы потеряли около 15 орудий и до 7000 человек. 16 батальонов двух стрелковых бригад потеряли около 6700 человек, и в двух полках гвардейской стрелковой бригады осталось по 400 человек.

Когда в Сандомире получились первые сведения об исходе боя, то я отправился в только что пришедший штаб 80-й дивизии, чтобы посоветоваться с ее начальником генералом Герцыком о том, что мне делать с Нижегородским лазаретом. Вместе с тем являлся также вопрос о том, как быть с Управлением. От Герцыка я никакого определенного ответа не получил: Нижегородский лазарет лучше сохранить в городе, ехать сейчас в Завихост не безопасно, но нельзя также поручиться и за то, что на следующей день будет восстановлена переправа через Вислу. Однако начальник штаба дивизии дал мне гораздо более определенный ответ: по его мнению, дорога на Завихост пока была свободна, но утром могла уже быть перерезанной немцами; почему он посоветовал мне теперь же выехать с Управлением, ибо исправление моста вызывало у него известные сомнения.

Из штаба я прошел прямо в Нижегородский лазарет, куда начался усиленный наплыв раненых и где уже кипела работа. В виду сего старший врач лазарета, доктор Питон, не ожидая моего вопроса, первый заявил мне, что он останется в Сандомире со всем своим персоналом до последней крайности. Та к как это вполне отвечало и моему мнению, то мы на этом и порешили, согласившись на том, что потеря имущества лазарета не может идти в сравнение с ценностью тех жизней, которые могут быть спасены работой его персонала до последней минуты. Вернувшись в Управление, я сообщил здесь, после некоторого колебания, о моем решении отправиться через Завихост в Красник. Сам я предполагал, отвезя Управление в Завихост, вернуться в Сандомир, откуда и уйти вместе с персоналом Нижегородского лазарета. В Сандомире при лазарете остался Ковалевский.

Выехав около 10 часов вечера, мы нашли улицу против Управления запруженной солдатами — в город уже входили остатки гвардейских стрелков. Тут же нас остановил шофер военного автомобиля — как оказалось, генерала Дельсаля — с просьбой дать ему бензина: обозы бригады отбились, и автомобилю грозила перспектива быть брошенным. Проехав несколько верст, мы были остановлены на заставе, где нам дали пропуск и, кстати, посоветовали ехать без фонарей, ибо по слухам в районе уже блуждали неприятельские кавалерийские разъезды. После этого, хотя и медленно, но вполне спокойно, мы доехали до Завихоста, где в школе нас встретила учительница, очень приветливо, но с весьма удивленным видом. «Как хорошо, значит австрийцы не так близко, как говорили, раз вы собираетесь здесь ночевать?», — спросила она нас и затем на наши встречные вопросы объяснила нам, что стоявшие здесь два батальона уже переправились на правый берег Вислы, оставив для охраны переправы всего одну роту и что мост, хотя и устраивался, но закончен не был, к вечеру был снят и переправа происходит на баржах, буксируемых пароходом. Сразу же мы отправились к переправе, где встретили несколько повозок Псковского лазарета и весь обоз 2-го Московского Александрийского лазарета, еще утром ушедший из Сандомира и все ожидавший в Завихосте сперва окончания наведения моста, а затем очереди переправы. После краткого разговора мы решили переправить на правый берег и наши лучшие автомобили; однако это оказалось невозможным, ибо они не входили на баржи. Тогда я поехал на пароходе, чтобы выяснить обстановку, на правый берег, рассчитывая вернуться и ехать в Сандомир. Однако со следующим рейсом переехал Н. В. Миштовт и привез известие, что в Завихост пришел Уланский Его Величества полк вместе со своим бригадным командиром генералом Маннергеймом и что последний распорядился переправлять бывшую с полком батарею, пулеметы и денежный ящик, а переправу обозов Красного Креста отставил. Сразу затем выяснилось, что следом за уланами идут немцы, что сообщение с Сандомиром прервано окончательно, что переправа через Вислу будет сразу же прекращена. Та к как уланы должны были идти из Завихоста для переправы в Аннополь, где был уже давно устроен мост, то я и решил отправить туда же вместе с ними и наши обозы. Мысль об этом была у меня и раньше, но я не посмел этого сделать, ибо еще в Сандомире, в штабе дивизии мне говорили, что у них были сведения, что немецкие разъезды показывались еще днем в районе Ожарова, верстах в 12-ти от Аннополя, почему двигать туда обозы без прикрытия было рискованно. Замечу кстати, что бригада Маннергейма пришла в Завихост лишь благодаря полученному ими распоряжению штаба армии, в котором так же, как и нам, было сказано, что там устроен мост.

Позднее мне пришлось слышать несколько рассказов про роль отдельной Гвардейской кавалерийской бригады в бою 21-го сентября. Конечно, как и вообще везде кажется всем участникам боя, что именно они сыграли в нем решающую роль, так и здесь — кавалеристы были склонны преувеличивать свою роль, но, несомненно, что благодаря наличию их, левый фланг стрелков был обеспечен. Но, вместе с тем, это обстоятельство дает основание предполагать, что если бы генерал Мориц, считаясь с обстоятельствами момента, не увел свою дивизию сразу по получении о том приказания, то, быть может, обход правого фланга стрелков был бы предупрежден, и они избежали бы постигшей их неудачи. За этот бой Маннергейм настойчиво представлялся к Георгиевскому кресту. Однако Георгиевская дума дважды проваливала его награждение, так что он получил его впоследствии, но уже непосредственно от Государя. Нужно сказать, что подобные награждения, вопреки постановлениям Георгиевской думы, всегда вызывали недовольство, и, быть может, послужили одной из тех мелочей, благодаря которым начало революции было принято так безразлично в значительной части офицерского состава.