Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Среди запасных офицеров, ранее служивших на действительной военной службе, большею частью сохранивших достаточное знакомство с делом и имевших необходимый опыт, большинство тоже проявило себя вполне достойно. К сожалению, однако, в составе этой группы попали обратно в ряды армии и многие такие лица, которые в свое время должны были уйти из нее по мотивам нравственного характера, удаленные из полка по суду общества офицеров или по полной невозможности дальнейшего оставления их на военной службе. По обычной нашей мягкости, таким удаляемым почти всегда давали возможность уйти в запас по прошению, т. е. не ошельмованными. И вот теперь они все вновь надели офицерский мундир, далеко не к чести последнего. Мне, по крайней мере, приходилось видеть несколько крайне печальных примеров этого, об одном из которых я здесь упомяну, ибо я встретился с его героем впервые в Сандомире.

Это был корнет полевого жандармского дивизиона Окулов. По своей службе он должен был поддерживать в армии внешний полицейский порядок, но справлялся он со своими обязанностями столь своеобразно, что сразу обратил на себя общее внимание. Где бы он ни находился, везде он лез драться, по большей части без всякого повода; когда же его попытался остановить какой-то полковник, то получил ответ: «Не могу, господин полковник, бью по долгу службы». Как выяснилось, удаленный из какого-то кавалерийского полка, Окулов был затем крестьянским начальником, но здесь попал под суд за покушение на убийство жены; впрочем, от наказания он был освобожден, ибо психиатры признали его психически ненормальным. Казалось бы, после этого он не должен был бы уже попасть никуда. Но наступила война, и Окулов опять всплыл. Он особенно облюбовал Красный Крест, в котором в 9-й армии в числе уполномоченных был Гросман, делопроизводитель Земского отдела, преподававший в нем на курсах подготовки на должности земских и крестьянских начальников, которые прошел и Окулов, и посему пользовавшийся у него особым почтением.

Был как-то случай, что Окулов бросил бить солдат, чтобы приветствовать к его величайшему смущению Гросмана, которого он все величал профессором. В занятом нами районе Галиции производились обыски с целью отобрания у населения оружия. Однако, Окулов, вопреки и закону, и здравому смыслу отбирал попутно и всякие другие вещи, самого разнообразного характера, если только он находил в них преступное содержание, не говоря уже о граммофонных пластинках с польскими патриотическими песнями. Он конфисковал даже детские игрушки, например, сабли и конфедератки, ибо это может воспитывать в детях шовинизм. Все эти вещи Окулов продавал и потом жертвовал деньги в Красный Крест. Уж чуть ли не после первого его посещения нашего управления он произвел на всех нас впечатление сумасшедшего, что я и высказал в штабе. Однако еще более месяца Окулов продолжал безобразничать, пока, наконец, не попал вновь под суд за то, что поранил шашкой солдата. В этом случае в армию вернулся просто душевнобольной, в других же в нее попадали всякие негодяи и мерзавцы, срамившие офицерское звание и дававшие потом повод чернить все офицерство в глазах солдат. Правда, большинство их попадало не на строевые должности, а на тыловые, но от этого дело не выигрывало, ибо в тылу были больше хозяйственные должности, а, следовательно, и больше возможностей для злоупотреблений.

За этими, в общей массе офицерства, конечно, весьма немногочисленными изъятиями, все остальные честно выполнили свой долг перед родиной. Я думаю, не будет ошибочно сказать, что около половины всех офицеров, ушедших на войну в самом начале ее, пала на ней смертью храбрых, а значительная часть второй половины превратилась в нетрудоспособных инвалидов, иные от ран, иные от болезней. Но когда громадный процент их выбыл в первых же боях из строя, то армия сразу оказалась в тяжелом положении, ибо пополнять ее было нечем, кроме малочисленных прапорщиков запаса и еще менее опытных прапорщиков, произведенных из юнкеров ускоренных курсов военных училищ, которые в первое время сами доучивались уже практически на поле сражения и первое время на роль учителя солдат не годились. В мало-мальски более сложной обстановке они в начале часто не бывали в состоянии разобраться и терялись, а ведь очень и очень часто таким, почти мальчикам, сразу по прибытии в полк приходилось вступать в командование ротами. Вполне понятно, что для очень многих из этой славной молодежи вся их роль сводилась вначале к тому, чтобы умирать, большею частью геройски, во главе их солдат, которые в свою очередь, благодаря их слабой подготовке, дрались хорошо только при наличии офицеров, без них же превращались часто в стадо, на сознательное ведение боя совершенно неспособных. Позднее все это сгладилось, но 1915 год, вообще оказавшийся для нашей армии самым тяжелым и в отношении подготовки личного состава, был хуже всех других.

Возвращаюсь к моменту нашего приезда в Люблин. Здесь нас встретил ряд известий крайне тревожного характера о положении Варшавы и Ивангорода. Выше я уже говорил, что наш стратегический план был построен на отступлении внутрь страны. Когда выяснилось, что немцы все свои силы устремили на Францию, то для облегчения последней было предпринято наступление в Восточную Пруссию, которое, однако, привело к разгрому 2-й армии, а затем и к отходу в конце августа 1-й армии, против которой немцы сосредоточили значительные силы после Самсоновской катастрофы. В это время район по левому берегу Вислы оставался как бы забытым и нами, и неприятелем. Варшава прикрывалась с запада почти исключительно кавалерией, пехоты же здесь было до смешного мало. К середине сентября, как я уже говорил, обнаружилось в этом районе сосредоточение значительных немецких сил, в свою очередь вызвавшее перегруппировку наших армий. Однако ко времени начала немецкого наступления она не была еще закончена, и под давлением численно превосходного противника пришлось, хотя и с боем, отходить, и при этом и Варшаве, и Ивангороду стала угрожать опасность. Из района последнего и из Новой Александрии, впереди которой тоже шли бои, в Люблин вновь стали поступать раненые. Впрочем, организация помощи им нас не касалась, ибо оба пункта находились в районе 4-й армии, равно как и сам Люблин. Поэтому здесь и находилось Управление особоуполномоченного Красного Креста при этой армии Н. И. Антонова, помощью которого я в этот период неоднократно пользовался, ибо у него с самого начала было образовано большое отделение склада, которым и стали пользоваться все попадавшие в Люблин учреждения 9-й армии. Та к как, однако, в Новой Александрии оставался из-за аварии наш «Пан Тадеуш», то я первым делом отправился узнавать про положение дел в нем.