Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Вечером, кажется, 13-го, я проехал с Офросимовым в местечко Зволень, расположенное на полдороге к Радому, где оставалось будто бы немало раненых наших и австрийцев. Туда уже пошел лазарет Мраморного Дворца, по моему совету приобретший себе в Люблине полный обоз, и посему Офросимов захватил с собой лишь два больших бидона щей, табаку и папирос. В Зволене мы, действительно, нашли порядочное число раненых, но почти исключительно австрийцев — русских было всего два, захваченных австрийцами в плен под Ивангородом и теперь безумно обрадованных своим освобождением.

Все эти раненые были собраны в школе и в церкви, где мы и нашли их лежащими в полной темноте; голодных между ними оказалось мало, ибо перед нашим приездом их уже успели накормить, но на табак они все набросились, ибо уже несколько дней его не имели. Вскоре после нас подошел лазарет Мраморного Дворца, который мы обогнали под самым местечком, и принялся сразу за перевязку раненых, многие из которых оставались уже несколько дней без медицинской помощи. На обратном пути нас остановил на шоссе военный врач вопросом, нет ли у нас с собой перевязочного материала: как оказалось, здесь же рядом в деревне около шоссе кипела работа по перевязке собираемых в лесах австрийцев. Перевязочный пункт был устроен в маленькой халупе, причем операционным столом служили две голые доски, на которые поочередно клади раненых, после перевязки относимых в соседние сараи, где солома предохраняла их от холода. Здесь очень пригодились щи Офросимова.

Так как войска все продвигались вперед, то и штаб армии около 15-го перебрался в Новую Александрию. Здесь же в одном из флигелей, в квартире правителя дел Института, устроилось и наше управление. В свободные минуты я постарался познакомиться с хозяйством Института, и был поражен его убожеством. Наглядность обучения ныне всюду признается основным его положением и даже в маленькой, ныне упраздненной нашей сельскохозяйственной школе родного мне Новгородского земства мы старались ее осуществить возможно шире. Здесь же в одном из первых заведений страны я не нашел ни образцовой пасеки, ни птичника, ни даже свинарника. Вообще все производило впечатление, что обучение студентов велось слишком абстрактно, не сопровождаясь показанием преподаваемого тут же, на практике.

Здание Института при обстреле пострадало, но не сильно, лишь в двух или трех местах были видны пробоины, и притом только одна была произведена тяжелым снарядом; все же службы и хозяйственные постройки Института сохранились совершенно целыми — по-видимому, неприятель их не обстреливал.

Через несколько дней после перехода Вислы нами был занят Радом, куда я на следующее утро и поехал. Шоссе за Зволенем было во многих местах перекопано, мосты сожжены, но наши саперы их уже временно исправили, так что, хотя и медленно, но проехать было возможно. Радом и на этот раз пострадал мало: лишь кое у кого из обывателей немцы забрали теплые вещи, а с кожевенных заводов и с мукомольных мельниц увезли некоторые части, делавшие функционирование их временно невозможным. Зато жестоко была разрушена железнодорожная станция. Здесь было подорвано все, что только возможно, не только водокачка, от которой осталась стоять одна стена, но и все стрелки и даже сложенный сбоку запас рельс. Интересно, что взрывчатое вещество действовало разрушительно на самом ограниченном расстоянии: например, в рельсах было вырвано в длину всего по 2–3 вершка. Впрочем, все эти повреждения серьезного значения не имели, и уже через несколько дней поезда стали ходить не только до Радома, но и до Скаржиска, т. е. на 40 верст далее. Из Радома я проехал дальше, в местечко Скарышев, где застал штаб Гвардейского корпуса и познакомился с его командиром генералом Безобразовым, очень волновавшимся в этот момент, что не удастся отхватить австрийских обозов, замеченных в значительном количестве около переправы их через реку Каменку — около Вержбника. Вообще неприятель отходил столь быстро, что нагнать его положительно не удавалось. Тут же в штабе мне рассказали, что одна из Измайловских рот попала в засаду и понесла значительные потери. Кстати, в начале войны, неоднократно рассказывали про случаи, когда австрийцы, подняв белый флаг, потом, в нескольких уже шагах, открывали по нашим огонь или бросались на них в контратаку. Мне называли даже фамилии погибших таким образом офицеров-гвардейцев. Понятно, что такое предательское ведение войны страшно возмущало наших, и, если потом австрийцы уже действительно сдавались по-настоящему, то пощады им не бывало.

В Новой Александрии мы не засиделись, и уже 20-го вместе со штабом армии перебрались в Островец, где после долгих хлопот нашли себе помещение в одной из пустых квартир для заводских служащих. Все местечко было в этот момент переполнено ранеными, которых сюда свозили из Опатова, за которым, около деревни Влостова шел трехдневный упорный бой. Австрийцы попытались здесь остановить наш 14-й корпус, но не смогли удержаться и вновь отошли, потеряв часть своей артиллерии и 5000 пленных. Большая часть наших раненых и была двинута из-под Опатова на Островец, где в эти дни громадная работа выпала на долю нашего 2-го Георгиевского подвижного лазарета. Благодаря энергии его персонала, особенно же его старшего врача, отличного хирурга В. А. Бетезтина и старшей сестры М. М. Иолшиной, он проявил исключительную деятельность. Вместо нормальных 30 больных число раненых в нем доходило до 700. Все они были разбросаны по целому ряду помещений: наиболее тяжелые, около 200 человек, в самом лазарете и около него в палатках, более легкие в заводской больнице, где нашему персоналу помогал заводский фельдшер, а ходячие раненые в версте далее, на сахарном заводе.

Та к как в военных госпиталях, развернувшихся в Островце, хирургов не было, то всех тяжело раненых они присылали в Георгиевский лазарет, причем В. А. Бетезтину приходилось все время ругаться, ибо часто приносили таких, которым оставалось всего несколько минут жизни. Наши доктора утверждали, что это делалось исключительно в целях понижения процента смертности в отсылавших этих умирающих госпиталях. В виду переполнения всех лечебных заведений, привозившие раненых транспорты в первые дни складывали их куда попало, в частные, подчас оставленные жильцами, квартиры местечка, иногда даже никому не говоря про это. В результате дня через два после нашего приезда два наших санитара-добровольца, осматривая эти квартиры, нашли в одной из них 3-х забытых раненых, которые оставались в ней более 3-х суток без еды и медицинской помощи. Конечно, их сразу перевезли в Георгиевский лазарет, но одному помощь опоздала, и он вскоре умер.