Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Как-то мне пришлось быть свидетелем отказа коменданта поезда Императрицы Александры Федоровны генерала Римана взять с собой уже привезенных на вокзал, с одной стороны, больных и легкораненых, с другой — очень тяжелых, обезображенных ранениями. Последних потому, что Государыне тяжело будет их видеть, так как все раненые с этого поезда поступали в Царскосельский Ея госпиталь. Пришлось всех этих бедняг, порядочно позамерзших на вокзале, здание которого было сожжено немцами и еще не восстановлено, везти обратно в город. Об этом случае я протелеграфировал Иваницкому, но движение дальше телеграмма не получила, и я узнал позднее, что Риман везде проделывал то же, но справиться с его самодурством никто не смог, ибо это был поезд Государыни, да возможно, что никто и не решался попробовать этого.

Управление мое поместилось в Кельцах, как наиболее центральном пункте района; отвели нам 3 комнаты на Веселой улице, в которых мы и разместились. По делам Kp. Креста пришлось мне познакомиться с местным губернатором Лигиным и вице-губернатором, сухим неинтересным стариком. Оба они были выбиты из колеи военным начальством, распоряжавшимся, совершенно не считаясь с гражданскими властями, и только, если ему самому не удавалось чего-либо добиться, прибегавшим к помощи местной администрации. Последняя же была столь беспомощна, что, например, когда стала развиваться холера и в гражданском населении и потребовалось принять против неё экстренные меры, то вице-губернатору не на чем было выехать из Келец и он прибег к Кр. Кресту за помощью.

Из польского общества мне пришлось первоначально познакомиться с местным католическим епископом Лосицким, к которому отправился по какому-то благотворительному вопросу; произвел он на меня самое приятное впечатление своей простотой и готовностью идти навстречу всякой нужде. Про него мне рассказывали, что он обошел пешком почти всю свою епархию, везде беседуя с паствой. Когда в Кельцах были австрийцы, то они потребовали от него поминания на службах вместо Государя императора Франца-Иосифа, но Лосицкий от этого отказался, ссылаясь на свою присягу. В Кельцах жил член Гос. Думы Яронский, к которому мы и зашли с моим помощником, членом Гос. Думы Л. Г. Люцем. Потом он собрал у себя несколько городских нотаблей, с которыми и провели как-то вечер, обмениваясь мыслями по вопросу о декларации вел. князя Николая Николаевича по польскому вопросу и о выводах, которые из неё следует сделать. Впрочем, в этих разговорах поляки были очень осторожны, и у меня осталось впечатление, что до конца они не выговаривались.

Люц был назначен моим помощником в декабре, а затем до самого оставления мною 9-й армии мы дружно проработали с ним вместе, ни разу ни по одному вопросу не ссорясь. В Кельцах окончательно сформировалось и отделение Склада при 9-й армии. Во главе его стал помощник присяжного поверенного Тимофеев. До войны, еще студентом, он работал в агитационном бюро октябристской партии. ‹…› Позднее он работал в бюро октябристской партии, а с начала войны попал на фронт в качестве помощника начальника передового отряда. Не помню уже, почему он перебрался оттуда в Кельцы и в Склад, но, во всяком случае, сразу заразился здесь откуда-то «генералином». Кроме того у него появилась мания, общая, впрочем, для многих заведующих складами — непременно выдавать меньше, чем требуют. К последнему все учреждения 9-й армии скоро, однако, приспособились, составляя требования в склад с известной надбавкой против действительной нужды. В конце концов, с Тимофеевым ладили, хотя и подсмеивались над ним. Пробыл он в складе до моего отъезда из армии; как раз в это время до управления нашего дошли из Каменец-Подольска, где тогда стоял склад, сведения о том, что Тимофеев стал вести там азартные игры. Появились подозрения об источнике средств для этой игры, была мною назначена ревизия Склада и обнаружилась растрата, правда небольшая, сумм Кр. Креста, которую Тимофеев пополнил, но был сразу же удален.

Штаб армии помещался в это время около Сташова в какой-то усадьбе, где я был несколько раз. Близкие к Лечицкому постарались устроить его подальше от населенных мест, ибо командарм очень раздражался, видя тыловую распущенность, что отзывалось на всем штабе. Как-то досталось и мне за недостаточно военный вид наших санитаров в Кельцах. Лечицкий был по существу совершенно прав, но как было нашим докторам, столь же мало военными, как и я, добиться у санитаров военной выправки, которой не было и в тыловых воинских частях. Как раз в это время генерал Гулевич ушел из армии, будучи назначен начальником штаба Северо-Западного фронта. Его заменил генерал Санников, в деловом отношении стоявший несомненно выше своего предшественника; отношения и с ним у меня установились самые лучшие.

Еще в Мехове выяснилось, что из состава этапно-хозяйственного отдела выделяются в особый отдел все санитарные дела. Начальнику этого отдела подчинялся и особоуполномоченный Кр. Креста, получающий от него руководящие указания. Начальником этого санитарного отдела был намечен генерал Белозор, но, так как он еще был в Хабаровске, то временно его заменил полковник Генштаба П. А. Базаров, состоявший в штабе армии без особого назначения. Бывший военный агент в Берлине, человек очень милый и деликатный, Базаров не обладал военным духом и предпочитал тыловые должности. Белозор приехал в конце ноября и оказался очень уравновешенным и дельным строевым офицером. Японскую войну он начал батальонным командиром 5-го стрелкового Сибирского полка, и был столь тяжело ранен под Цзинжоу, что его оставили на поле сражения, как умирающего, почему в приказе он и был исключен из списков за смертью. Между тем, японцы подобрали его, вылечили, и после войны он возобновил свою военную службу. Заведование Санитарным Отделом он рассматривал как этап для возвращения в строй и, действительно, весной 1915 г. был назначен командиром 2-й стрелковой бригады. Из всех трех начальников Санитарного Отдела, с которыми мне пришлось работать, он был, несомненно, самым дельным.

В этом периоде войны штаб, уже значительно более многочисленный, потерял прежний характер простоты; Лечицкий обедал отдельно, и вообще между отдельными элементами штаба установились более сухие формальные отношения.

По приезде в Кельцы и размещении там всех наших учреждений, работа на первое время свелась к эвакуации последних раненых еще периода Краковских боев и к борьбе с холерой, в первый раз тогда значительно развившейся. Пришлось создать в Кельцах особый краснокрестный холерный лазарет, заведование которым я возложил на Люца. Назначать в него мне пришлось больше сестер моего резерва, подготовлявшихся, большей частью, к уходу за ранеными, но не за заразными больными; это вызвало некоторое недовольство, почему я неоднократно заходил в этот лазарет для придания сестрам бодрости и иногда в нем ужинал с персоналом. Вообще, я установил за правило посещать все учреждения моего района не менее двух раз в месяц, причем в начале месяца развозил по ним деньги и отбирал у них отчеты. Вопрос своевременного получения денег мною был первые месяцы войны довольно сложным; почта действовала неаккуратно, и не раз я оставался без гроша.