Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Все было сделано быстро. В Галицию были направлены поезда Шабельского и Офросимова. К последнему была придана временно часть Склада. Простившись с отрядами, которые оставались, и с штабом 25-го корпуса, мы двинулись на Радом. Отсюда, переговорив с Н. И. Антоновым, которому я передал все, касающееся учреждений, оставшихся с 25-м корпусом и имущества, мы понеслись далее — через Зволень и Новую Александрию — район, покрывавшийся теперь целой сетью укреплений, входящих в состав Ивангородской укрепленной позиции. Не знаю, почему, но особого доверия они мне не внушали, несмотря на общепризнанную талантливость их строителя генерала Шварца. Как потом оказалось, мое предчувствие меня не обмануло — Ивангород был нами оставлен без боя.

К вечеру мы были в Люблине, где тогда находилось управление Главноуполномоченного Юго-Западного фронта Иваницкого, с которым мне нужно было столковаться об условиях работы в новой обстановке и местности. Уже в январе я был в Люблине, и тогда познакомился впервые с высшими чинами этого Управления. Кроме Алексинского, в числе их был В. Ф. Романов, вице-директор одного из департаментов Министерства земледелия (здесь — в должности начальника канцелярии Иваницкого и позднее его помощника), прекрасный работник, долго выдерживавший нелегкий характер своего начальника; Резниченко — чиновник Переселенческого Управления, а ныне заведующий хозяйственной частью, и В. Д. Евреинов, управляющий Складом, в мирное время управляющий Церемониальной частью, известный деятель по трудовой помощи при народных бедствиях. Непосредственными помощниками Иваницкого были член Гос. Думы Н. А. Хомяков, гр. И. И. Капнист и П. А. Демидов. Ни один из них роли в Управлении, впрочем, не играл. В январе у меня были длинные и горячие споры с Иваницким о роли подвижных лазаретов. При них присутствовали все высшие чины Управления, все время упорно молчавшие. Закончились они тем, что Иваницкий, не переубедив меня (он был против системы придания подвижных лазаретов корпусам, которой я придерживался), приказал мне на будущее время от неё отказаться, на что я мог ответить только: «Слушаюсь». В феврале Иваницкого я в Люблине не застал, и посему все переговоры в Управлении закончились быстро и к обоюдному удовольствию.

На следующий день рано утром выехали мы на Львов через Замостье и Раву Русску. Уже некоторое время стояли небольшие морозы, но снега не было, и ехать было очень легко и приятно. Интересного по дороге не было ничего, кроме цитадели упраздненной Замостьской крепости. Уже перед самим Львовом были горы с укреплениями на них, казавшиеся в наступающих сумерках значительно более высокими, чем они были в действительности. Въезжал я во Львов с большим интересом, почти волнением: в то время верилось, что этот старинный русский край станет окончательно нашим, и что нам не придется больше с ним расставаться. Устроились мы в одной из лучших гостиниц города, и в ресторане её я встретил Головина, осведомившего меня с последними данными о боевом положении на будущем фронте армии. Его сообщение было, как всегда, очень ярким.

На следующий день отправился я к Н. А. Хомякову, помощнику главноуполномоченного по Львовскому району. Впечатление, вынесенное от разговора с ним и с его сослуживцами было прямо удручающим — полное незнание обстановки на фронте и даже нежелание постараться ознакомиться с нею. С Хомяковым я был знаком по 3-й и 4-й Гос. Думам, знал его за хорошего порядочного человека, но и за редкого сибарита, но мне казалось, что на войне все, и он в том числе, должны были бы от этого безразличия ко всему отказаться, но этого в действительности не было. Приятное впечатление оставил у меня лишь разговор с М. И. Терещенко, который тогда заведовал Львовским отделением Склада Кр. Креста. Быстро столковались мы с ним о способах пополнения моего отделения; меня удивило только, что и ему боевая обстановка была совершенно незнакома.

От Хомякова я отправился в Управление особоуполномоченного Кр. Креста 8-й армии Г. Г. Лерхе. Знал я его еще с 1906 г., со времени начала политической деятельности в России. Человек кипучей энергии, хотя и несколько бестолковый, Лерхе был в некоторых отношениях незаменим. Финансовая комиссия, председателем которой он состоял, сделала в 3-й Думе очень много, правда, благодаря тому, что Лерхе во всех серьезных вопросах действовал по указаниям М. М. Алексеенко. В Кр. Кресте Лерхе проработал уже всю японскую войну, будучи уполномоченным передового отряда, и оставил по себе хорошую память; с самого начала Великой войны он был назначен особоуполномоченным при 8-й армии и оставался в ней до конца 1917 г. Все время он носился по фронту из одного отряда в другой, посещая при этом то один, то другой штаб. Тыл его, по-видимому, интересовал мало и ведал им, главным образом, начальник канцелярии Лерхе, а позднее его помощник В. А. Нежинский. Бывший лицеист, очень мало служивший и занимавшийся больше промышленным делом, Нежинский по своему складу был большим формалистом и канцеляристом. Все его дела, естественно, были всегда в большом порядке, но персонал Красного Креста его не любил именно за его формальное отношение к делу. Когда я зашел в их Управление во Львове, то Лерхе был где-то на фронте. Все переговоры вел я с Нежинским, и быстро столковался с ним о том, что из краснокрестных учреждений переходит в мое ведение. Выяснилось, что в 30-м корпусе есть особый уполномоченный гр. А. А. Коновницын, который находится постоянно при штабе корпуса. В ведении его было очень мало наших учреждений, ибо боевых действий здесь до февраля почти не было.

В тот же день выехал я из Львова дальше в Тарнополъ, где устроился штаб нашей 9-й армии. Около Львова и дальше около Злочева дорога была сносная, бесснежная, но дальше под Тарнополем начались сугробы и ухабы, очень задерживавшие ход наших автомобилей. Тем не менее, поздним вечером мы достигли своей цели. Ни в этот раз, ни потом Тарнополь мне не понравился — в нем не было уже простоты наших западных городков, их полудеревенского характера, а вместе с тем он не приобрел и характера западноевропейских городов. Кроме того, война очень сказалась на его чистоте.

В штабе армии, еще не вполне устроившемся, узнал я, что наши войска перешли в наступление, что неприятель начал отходить и что скоро можно ожидать занятия нами вновь Станиславова. Ознакомившись к этому времени с обстановкой в Галиции, я пришей к убеждению, что, оставаясь при штабе армии здесь, как и на Ниде, я буду разобщенным с большинством краснокрестных учреждений, ибо главная масса наших войск будет расположена около Станиславова и к западу от него, а к востоку будут занимать фронт только кавалерия и ополченцы. В виду этого я решил ехать с моим управлением в Галич, где находился в то время штаб 30-го корпуса и вместе с ним пробраться в Станиславов. Познакомившись с краснокрестными учреждениями, находящимися в Тарнополе, и, столковавшись с санитарным отделом штаба, через день я и двинулся в Галич. Та к как снега за эти дни еще прибавилось, то ехать на автомобилях было невозможно, и мы двинулись поездом; машины наши были поставлены на платформы, нам дали теплушку и в неуютную серую ночь мы тронулись в путь.