Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Понемногу ознакомившись с городом и наметив расположение в нем разных наших прибывающих учреждений, я двинулся в объезд района. Снега было много, хотя и начинало таять, и ехать на автомобиле было невозможно; пришлось отправиться на тележке парою, по дороге сменяя подводы в краснокрестных учреждениях. В Калуше, кажется, застал я штаб 11-го корпуса и побывал у его командира генерала Сахарова, бывшего начальника штаба генерала Куропаткина в Манчжурии и впоследствии командующего 11-й армией и главнокомандующего Румынским фронтом. И в эту войну Сахарова сопровождала всюду его жена, женитьба на которой во время японской войны, а также пребывание её все время в штабе ставилось ему в вину. Теперь она была старшей сестрой перевязочно-питательного отряда Кр. Креста при штабе корпуса. Работал этот отряд, по-видимому, недурно, но вне связи с другими учреждениями Кр. Креста и вследствие особого благоволения к нему командира корпуса большими симпатиями не пользовался. [48] Как контраст, можно отметить, что наш особоуполномоченный при 8-й армии Г. Г. Лерхе, о котором я уже упоминал выше, женился во Львове на сестре милосердия О. М. Гучковой, вдове Ф. И. Гучкова. Свадьба была в 4 часа, а в 7 Лерхе уже умчался вновь на фронт. И позднее семейные обязанности не задерживали никогда Лерхе в тылу — он всегда улетал туда, где были бои.

Через Калуш мне пришлось потом ездить очень часто, и тогда никому не могло представиться, что он прогремит потом, как место одного из первых и жестоких эксцессов наших солдат. Население было сплошь еврейское, и, быть может, этим здешний эксцесс и объясняется. Ведь нужно отметить, что христианское население Галиции не любило евреев, в руках которых была вся торговли, и которые обращались с ним крайне высокомерно. Считалось обычным, что крестьяне целовали руку арендатору или землевладельцу, безразлично — поляку или еврею; это враждебное настроение передавалось и солдатам; когда же после революции власть ушла, этот антисемитизм и проявился особенно ярко.

В Калуше была недурная больница, в которой я нашел несколько десятков наших раненых. На содержание как их, так и вообще самой больницы никаких средств, однако, не отпускалось, почему старший врач и прибег к моей помощи. Из разговоров с ним я выяснил, что ничего подобного нашей бесплатной земской медицины здесь не было — всякий амбулаторный прием, всякое посещение больного на дому, все оплачивалось. Кроме того сельских врачей было весьма мало.

Далее за Калушем, на полдороге к Долине на станции железной дороги, кажется, Рознатов, нашел я перевязочно-питательный пункт, выдвинутый сюда уполномоченным A. M. Дерюгиным из Стрыя. На эту станцию одно время, в начале марта, шло довольно много раненых и особенно больных из 11-го корпуса, которые все направлялись отсюда на Стрый. Со Станиславовым сообщения не было и отсюда, все из-за взорванных мостов. У Дерюгина был в Стрые очень сильный перевязочно-питательный отряд, из которого он выдвинул летучки в Рознатов, Выгоду и Скале.

К вечеру я добрался до Долины, где нашел в здании школы, на горе, около вокзала, Иркутский лазарет Кр. Креста. В нем я и заночевал в часовне школы, обычно занятой ранеными, но сейчас свободной, на окровавленных носилках, кажется, сменив на них покойника. Иркутский лазарет производил во всех отношениях очень приятное впечатление — очень толковый старший врач, скромные, немолодые сестры; за это учреждение можно было всегда быть спокойным. Позднее в Долине расположился также Александровский подвижной лазарет, когда сюда перешел 18-й корпус, и работа нашлась для всех. Впереди Долины к Вышковскому перевалу был устроен перевязочно-питательный пункт в Выгоде. Сперва здесь работал высланный Дерюгиным отряд, пришедший с 18-м корпусом.

Ко времени моего возвращения назад в Станиславов стали подходить понемногу наши учреждения, которые я распределил по фронту по соглашению с Санитарным отделом штаба армии. Пришлось вновь съездить для этого в Тарнополь, где я узнал о скором уходе в строй ген. Белозора, получившего 2-ю стрелковую бригаду. На его место должен был вступить генерал Новицкий, которого я знал в Гельсингфорсе делопроизводителем Военно-Окружного Совета и вместе с тем разных благотворительных учреждений. Позднее он служил в штабе Приамурского Военного Округа, откуда его и взял на фронт генерал Лечицкий. Добросовестный работник, но немудрый человек, он оказался далеко не блестящим начальником Санитарного Отдела. Сам он как-то признавался мне, что ему часто и сильно достается и от Лечицкого, и от Санникова, и что он тогда от горя уезжает ловить рыбу. Потом я узнал, что именно за ловлю рыбки ему как-то и досталось жестоко, ибо его долго не могли найти, когда он был на ней, по весьма срочному делу.

Одной из моих забот в первое время в Станиславове было пополнение моего отделения Склада. Очень мне тут помог Львовский склад, откуда М. И. Терещенко прислал железнодорожное подвижное отделение Склада, обильно снабдившее меня всем необходимым. Меня несколько удивили только тогда оба руководителя склада — некий Тарновский и Хомяков, сын Н. А. Хомякова. Последний жестоко пил, а первый вообще производил очень несерьезное впечатление. Мое отделение Склада устроилось на станции Станиславов, где его было очень удобно разгружать и нагружать.

В то время, как в районе Станиславова и далее к Долине положение наше упрочилось, на левом фланге оно продолжало оставаться серьезным. На крайнем левом нашем фланге австрийцы наседали на нашу кавалерию и как-то потеснили ее до самого Хотина. Позднее я видел наши окопы здесь, сейчас за уездной тюрьмой. Однако генералу гр. Келлеру после ряда блестящих кавалерийский боев удалось оттеснить австрийцев к государственной границе. Правее положение было серьезным около Залещиков. На правом берегу Днестра здесь у нас был тет-де-пон [49] Предмостное укрепление. , расположенный, однако, крайне неудачно, по обрыву над рекой, изгибающейся здесь в сторону австрийцев. Вся наша позиция обстреливалась с трех сторон, обстреливался и мост, соединявший тет-де-пон с левым берегом Днестра; и далее в тылу дорога, ведущая в Чортков, верст на 6 обстреливалась австрийскими орудиями, что очень затрудняло и снабжение войск и вывоз раненых.

Первоначально в этот район была двинута Дикая дивизия, а затем и 37-я пехотная дивизия, подкрепившая, а затем и сменившая несколько батальонов 71-й дивизии, долго оборонявших Залещики. Поскольку мне помнится, район самых Залещиков составлял участок Каспийского полка. Обслуживание в санитарном отношении этого района лежало на краснокрестном передовом отряде (номер его не помню), снаряженным на средства Бакинских богачей-татар, и на автомобильной колонне 5-го Земского Отряда. Кавказский отряд был расположен впереди Чорткова (возможно, что в Тлумаче), где у него был лазарет, весьма и весьма своеобразный. Доктор в нем был очень посредственный, а сестры — большей частью татарки — хотя и из высшего класса, производили впечатление некультурных и мало интересующихся делом. Как-то я провел у них вечер и просидел там с большим интересом, ибо узнал много характерных особенностей про Дикую дивизию: например, персонал отряда горячо защищал двух татар, присужденных к смерти за убийство однополчанина, объясняя это убийство кровной местью; однако, бывший тут же гостем дивизионный врач д-р Ангелов, спокойно заметил, что, кроме мести, убийство было вызвано и наличием у убитого 200 р., которые они похитили; все же кавказцев эта деталь совершенно не убедила. В числе помощников начальника отряда был один маленький кавказский человек, которого якобы за его элегантность называли в отряде «маркизом из Версаля». Для меня было непонятно, как это прозвище совмещалось с грязью этого господинчика.