Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Юго-западные земства не вошли во Всероссийский Земский Союз и имели свою особую организацию помощи раненым и больным. Отряд Коновницына выдвинул летучку в Козювку, которая занимала в этой деревне одну из крайних халуп, почти рядом со штабом дивизии. Этот край деревни находился за выступом горы и не на виду у неприятеля, дома немного же дальше были видны немцам, и обстреливались ими от времени до времени; тем не менее, и здесь уцелевшие халупы были густо заселены. В середине деревни находилась церковь; окружающее ее кладбище было взрыто тяжелыми снарядами и немало костей было выброшено на поверхность. Передавали мне, что только в марте была обнаружена сигнализация неприятелю из церкви, и при тщательном её обыске, в верхней части её, в нише за образами был найден шпион, подававший эти сигналы; после его обнаружения и начался обстрел и церкви и кладбища, до того остававшихся невредимыми.

Наши позиции тянулись по горам, обходившим Козювку почти полукругом. Прямо против деревни лежала высота 996 (кажется, не ошибаюсь в её высоте), знаменитая самыми упорными боями. Вершина её была наша, но уже немного ниже проходили окопы немцев. Когда я был в Козювке, то после визита в штаб и осмотра летучки я прошелся по деревне; было совершенно тихо. Меня, впрочем, предупредили, чтобы я долго в ней не оставался, ибо близился час, когда обычно немцы открывали огонь.

Между Скале и Козювкой был расположен небольшой отрядик сестры Бекаревич, обслуживавший полки финляндских стрелков, расположенных в горах, правее Козювки, куда пробраться было очень трудно. Как обычно в этих случаях бывает, войска очень дорожили этим отрядом, однако, Дерюгин обратил мое внимание на ведение в нем денежных дел, и пришлось мне после долгих и неприятных разговоров с сестрой Бекаревич убедить ее уйти из этого отряда. Боюсь сказать, чтобы у нее были злоупотребления, но своеобразностей, во всяком случае, было много.

В конце марта, около Благовещения, стрелков сменили второочередные полки, не помню уже какие, и почти сразу с ними произошла катастрофа. Говорили тогда про нестойкость этих полков, про то, что после захвата немцами высоты 996 их нельзя было сдвинуть в контратаку, но как бы то ни было, нам пришлось отойти на высоты за Козювкой, которыми высота 996 командовала.

Еще в марте, пока он стоял около Станиславова, 18-й корпус усиленно укреплял свои позиции. Не раз потом проезжал я по ним, и каждый раз удивлялся, как они были тщательно отделаны, но вместе с тем, как они были несерьезны. Прикрытием они могли служить только от шрапнели, да и то посредственным. В одной из деревень сводилась она к валикам из дерна, притом устроенными целиком над уровнем земли, почти в рост человека. Как-то меня пригласили здесь на испытание новых изобретений по устройству дымовых завес. Испытание было скорее неудачным, и про применение этого изобретения я потом не слышал. Дыма было много, но держался он очень недолго. В районах, где я работал, кроме этого изобретения мне пришлось слышать еще только про один случай испытания изобретателя — это еще под Меховым, в гвардейском корпусе, где полковник Войно-Панченко нашел способ определения расположения неприятельских батарей по звуку выстрелов. Теоретически правильный, этот способ оказался, однако, неприменимым, ибо, когда сливались звуки стрельбы нескольких батарей, получалось и в аппарате слияние их, делавшее наблюдение невозможным.

Австрийские части ближе всего к Станиславову были против Богородчан; неприятельские окопы были здесь видны простым глазом на первых же холмиках за селом. Мне не раз приходилось здесь бывать в нашем передовом отряде, кажется, 15-ом, всю войну проработавшим с 32-й пехотной дивизией. Во главе этого отряда стоял полковник С. Н. Ильин, управляющий двором принца Ольденбургского, помощниками же у него было двое очень милых молодых людей — братья Воейковы. Когда я ушел из 9-й армии на Западный фронт, то Ильин был назначен на мое место особоуполномоченным, после революции был одно время главноуполномоченным Западного фронта, а затем во время гражданской войны был начальником Санитарной части в Крыму у Врангеля, а после эвакуации стал заведующим у последнего политической частью. Умер он в Сербии в 1923 или 1924 году. Уже после революции он женился на подруге моей сестры Каси — Нате Корф — бывшей сестрой в одном из отрядов Креста 9-й армии. Ильин был хорошим начальником передового отряда, охотно верю я, что он был и хорошим особоуполномоченным и главноуполномоченным, но не могу себе представить его политиком; все-таки он был человек далеко не крупного масштаба.

В другие отряды, работавшие при 11-м корпусе, дорога из Богородчан шла сперва на виду у австрийцев, которые иногда обстреливали даже отдельные повозки, не говоря уже об автомобилях. Позднее, однако, они это занятие прекратили, и я не раз совершенно спокойно проезжал этой дорогой, с обеих сторон которой зияли глубокие воронки от тяжелых снарядов.

32-й дивизией командовал тогда генерал Яблочкин, герой японской войны и бывший командир Л.-Гв. Егерского полка, начальником же штаба был у него полковник Вандам, еще до войны переименованный в эту фамилию из менее благозвучной Едрихина. Мне не раз приходилось до войны читать его статьи в «Новом» и «Вечернем Времени», где он проводил ту точку зрения, что главный враг России — Англия. По внешности это был человек очень невзрачный и неинтересный; после революции он получил известность в Северо-Западной противобольшевистской армии. Яблочкин, уцелевший под Тюренченом и в других боях с японцами, доблестно ведший себя всю Великую войну, погиб, расстрелянный после революции.

В течение всего марта в армии шла подготовка к наступлению и подтягивание к фронту новых войск. Не знаю, что именно нам предназначалось делать, но в начале апреля началось предупредившее нас наступление армии Макензена на Краковском участке фронта. Вследствие недостатка сперва снарядов, а затем и винтовок, а местами и ружейных патронов, наши войска нигде не могли удержаться и все отходили. Несколько попыток наших перейти в контрнаступление с образованием для этого особых групп, не удались, и понемногу от одной реки наш фронт относился за другую. К началу апреля относится выделение правого фланга 9-й армии, а именно 22-го и 18-го корпусов в новую 11-ю армию, командующим коей был назначен ген. Щербачев. Та к как до назначения в эту армию отдельного особоуполномоченного Кр. Креста я должен был продолжать руководить и при ней нашими учреждениями, а это было фактически невозможно, и я рисковал растерять при начинавшемся отступлении свои учреждения, то я командировал в штаб 11-й армии моего помощника Л. Г. Люца, который недели 2–3 и нес весьма нелегкие во время отхода обязанности особоуполномоченного. Однако особоуполномоченным ни в 11-ю, ни позднее в 9-ю, после моего ухода, Люц назначен не был, в виду противодействия военного начальства, и оба раза предпочтение было дано лицам, в деловом отношении стоявшим гораздо ниже его — кн. И. В. Барятинскому и С. Н. Ильину.