Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В мае после первой тревоги еще раза два приказывалось нам срочно сниматься и отходить, но потом эти приказы отменялись, и мы оставались на месте, пока, кажется 28-го, нам не было окончательно приказано отойти. К этому времени, казалось, все лишнее было отведено и вывезено, и, тем не менее, в последнюю минуту все-таки были некоторые волнения. К этому времени в Тлумаче набралось довольно много раненых, и эвакуация оттуда нашего перевязочно-питательного пункта затянулась. Через Станиславов, который подлежал очищению к 12 часам, поезд с этим отрядом, уже последний, прошел только около часа дня. Были затруднения в вывозе имущества из одного из наших полуавтономных отрядов, несмотря на все мои указания отправить в тыл все, что не может быть взято на подводы, сохранившего при себе немало всякого добра, и теперь спасшего его только тем, что часть его перевез сперва за 4 версты в Тысменицу, на новую линию нашего фронта, и оттуда понемногу убравшего его в тыл. [51] Таких «подфлажных» отрядов, содержавшихся целиком на частные средства, было немало, и нужно было проявлять всегда дипломатию, чтобы не задевать их самолюбия, и вместе с тем заставлять выполнять мои приказания.

В общем, однако, отход совершился вполне благополучно. Наше управление выехало около трех часов дня одним из последних; наших властей уже в городе не оставалось, и в гостинице «Унион», где мы позавтракали, появилось вновь вино. Часа через два после нашего отъезда через Станиславов прошли последние наши части и подверглись при выходе из города обстрелу из нескольких домов, занимавшие которые молодые евреи были тут же уничтожены. При этом обстреле был тяжело, кажется даже смертельно, ранен один из сотенных командиров Терской дивизии. Про это нападение совершенно согласно рассказывали мне и С. Н. Ильин и член Гос. Совета по выборам гр. Уваров, сам сотенный командир этой дивизии, пошедший на войну добровольцем и отходивший рядом, так что, я думаю, что преувеличения в их рассказах не было.

Из Станиславова мы отошли в Нижнёв, где нам отвели две комнаты в католическом женском монастыре, занятом штабом корпуса. Из разговоров с настоятельницей монастыря я узнал, что здесь помещалось воспитательное учреждение для девушек, нечто вроде французских Sacre Coeur [52] Святое сердце. , каковых до войны в Галиции было два, как она мне сообщила. Естественно, впрочем, что с началом войны учреждение это не функционировало. В Нижнёве пробыли мы очень недолго. Успел я еще съездить отсюда в наши учреждения в Заамурский корпус, пока еще почти не отошедший, и выяснить расположение других на правом фланге. Здесь, в виду обстрела района Галича с австрийских позиций, пришлось поставить наш головной железнодорожный перевязочно-питательный пункт на следующей станции к северу — если не ошибаюсь, это были Бржезяны. Впрочем, вскоре и здесь он подвергся обстрелу тяжелой артиллерии. Кстати, должен отметить, что на Юго-Западном фронте не было почти образовано для обслуживания железнодорожных станций особых эвакуационных пунктов, и функции их обычно исполняли большей частью отряды Красного Креста, а иногда, но очень редко, Земского Союза. В это же время на Северо-Западном фронте ген. Н. А. Данилов на всех крупных станциях создал большие эвакуационные пункты и через них подчинил и на железных дорогах всю частную помощь военно-санитарному ведомству. Конечно, нельзя не признать, что организация Северо-Западного фронта была гораздо совершеннее.

Кажется, уже через 3–4 дня, вернувшись днем из какого-то отряда, я был встречен моими сослуживцами сообщением, что штаб корпуса уходит в Монастыржиско. Уже через несколько часов выяснилось, что ослабленная в предшествующих боях 71-я дивизия не выдержала повторных австрийских атак и подалась назад, где-то получился даже прорыв. В виду этого штаб корпуса решил отойти, но, задержавшись, во всяком случае, впереди Днестра. В связи с этим в наш монастырь входил тут же, еще при нас, штаб 71-й дивизии. Здесь я познакомился с начальником этой дивизии ген. Десино, известным еще по японской войне; здесь у него военная репутация была не особенно блестящая, но, во всяком случае, выше, чем его предшественника ген. Лаврентьева, которого я видел мельком еще в феврале, когда он был удален в резерв чинов фронта. Уезжали мы уже вечером, в темноте, и как-то грустно было покидать этот мирный хорошенький уголок.

В Монастыржиске нас поместили у местного униатского священника. И он сам, и его попадья были угрюмые, несимпатичные люди. Впрочем, пробыли мы у них очень недолго, ибо события шли очень быстро. Едва успел я побывать в Заамурском корпусе, а оттуда проехать еще левее, в район Залещиков, как узнал, что австрийцы непрестанно атакуют наши новые позиции и что положение наше очень серьезно, ибо на весь фронт 71-й дивизии в 6 верст длиною у нас остается всего 2000 бойцов, причем и снарядов у нас осталось крайне мало. При нашем отходе от Прута 71-я дивизия заняла участок против Нижнёва, 32-я стала левее ее, защищая район против дуги Днестра, не доходя до Залещиков, засим стоял 3-й кавалерийский корпус, Заамурцы и 2-й кавалерийский корпус. Один 33-й корпус остался на прежних позициях. Первоначально австрийцы начали наступать только против Нижнёва, о чем я уже и упомянул выше. В связи с этим у меня остались в памяти волнения начальника артиллерии 30-го корпуса генерала гр. Баранцова, у которого снарядов совершенно не оставалось. При слабости нашей линии вся надежда была на артиллерию. Между тем, кроме небольшого их транспорта, подходившего к Бучачу, ничего в виду не было, почему в штабе в этот день было сильное волнение. Помнится мне, что долго не подавали завтрака, в ожидании которого я ходил по цветнику и разговаривал с только что приехавшим из Омска подполковником, ротным командиром тамошнего кадетского корпуса, добровольно пошедшим на войну сразу по окончании учебного года. После завтрака этот очень симпатичный офицер уехал на фронт в один из полков 71-й дивизии, и в эту же ночь был убит.

Сейчас мне трудно восстановить на память последовательный ход событий этого периода, но кажется именно в этот день после завтрака ездил я в Заамурский корпус [53] Этим корпусом все лето 1915 г. командовал генерал Добротин, а Терской казачьей дивизией генерал Арутюнов. , а на следующий день вечером, по возвращении с правого фланга, узнал про катастрофу 71-й дивизии. Снаряды, которые так ждал гр. Баранцов, были израсходованы в одно утро, затем австрийцы повели новые атаки, и наши тонкие цепи были прорваны, а часть их — несколько батальонов, составлявших вместе не больше 1000 человек, была прижата к Днестру. Человек 200 смогли перебраться частью вплавь, частью вброд, а остальные попали в плен. Только около Нижнёва наши смогли удержаться на правом берегу Днестра. В результате этого прорыва участок нашего фронта вниз от Нижнёва верст на 20 оказался совершенно обнаженным, и утверждали, что австрийцы бросили сюда кавалерию; потом оказалось, что всего у них был здесь небольшой разъезд, но этого оказалось достаточным, чтобы взбудоражить наши тылы, и около Бучача в обозах произошла паника. Чтобы задержать неприятеля, если бы он стал переходить здесь через Днестр, сюда были, как я узнал от Монкевица, направлены отдельные гвардейские кавалерийские бригады, весь в этот момент резерв армии.