Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Закончив на этом записи о моем пребывании в Галиции, я коснусь еще двух вопросов — отношения к евреям высшего военного начальства и посещения нас всякими знатными визитерами. До июня еврейского вопроса мы не знали; отношения войск к евреям и обратно было менее чем дружественным, но, тем не менее, ни погромов, ни случаев нападения на войска со стороны евреев (как в Станиславове) почти не бывало. Поэтому совершенно неожиданным явилось распоряжение Ставки Верховного Главнокомандующего о выселении всех евреев из прифронтовой полосы. В Бучаче как-то, возвращаясь городом уже около часа ночи, я был удивлен, услышав вдали барабанный бой. Оказалось, что по улицам идут два барабанщика для оповещения всех евреев, что они должны через 6 часов — в 7 часов утра — все выселиться из города, ибо последовало распоряжение о высылке всех их вглубь России. Действительно, утром началось переселение евреев под конвоем нескольких казаков. Можно себе представить, что это было, ибо выселяли их одновременно по всему фронту; все дороги были заняты евреями. У гражданского населения лошадей оставалось немного, железная дорога в Галиции была занята военными перевозками, и посему очень многим евреям пришлось двинуться в путь пешком. Не знаю почему, но в пути, уже часа в 2–3 дня было получено распоряжение об отмене выселения, и все евреи двинулись обратно, и уже поздно ночью Бучач успокоился. Говорят, что все хорошо, что хорошо кончается, но в данном случае кончилось хорошо не всё, ибо двое старых евреев умерли внезапно в этот день от сильного потрясения. После этого евреев выселяли, но уже не огульно, а лишь наиболее привлекавших к себе внимание контрразведки. Не могу, однако, умолчать, что враждебность к евреям наблюдалась подчас и не только у интеллигентов, но и у солдат; до поры до времени дисциплина предупреждала эксцессы, но с падением дисциплины после марта 1917 г. начались и погромы, вроде Калушского, столь «прославившегося» в летописях 1917 года.

В Станиславове побывали у нас два «знатных» гостя — наш главноуполномоченный Б. Е. Иваницкий и председатель Гос. Думы М. В. Родзянко. Оба они дальше Станиславова на фронт не забирались, осмотрели некоторые лазареты, имели разговоры с корпусными командирами. Иваницкий разнес какой-то военный автомобильный транспорт, встреченный им на дороге, за быструю езду; и через день оба исчезли. Родзянко и тут играл свою обычную роль чуть ли не первой персоны в России, был очень доволен, что Заиончковский всячески ухаживал за ним, но сомневаюсь, чтобы особую пользу от посещения нас он мог для себя извлечь. С Иваницким приезжал д-р Н. Н. Исаченко, очень милый и остроумный человек, у которого уже тогда начиналось отмирание пальцев от занятий радиографией. Никто, как он, не умел справляться и ладить с Иваницким.

Из лиц, с которыми мне пришлось еще познакомиться в Станиславове, упомяну еще очень милого офицера-англичанина, прикомандированного к штабу 30-го корпуса — некоего Блера, и хирурга-профессора Киевского университета Волковича. Последний, приезжавший к нам уже в Кельцы, был уже человеком пожилым и, по-видимому, хирургию знал больше теоретически, чем практически; по крайней мере, операции он делал очень медлительно, и часто удивлял наших молодых врачей, дружно утверждавших, что такая работа при сколько-нибудь значительном наплыве раненых невозможна; кроме того, он старался избегать наркоза, и благодаря этому зря мучил раненых, которые умоляли не давать их ему. Проездом был у нас как-то Одесский хирург проф. Сапешко, тоже уже старик и большой оригинал, с характером далеко не легким. Отмечу еще один крайне неприятный случай за это время. В Тарнополе меня попросил как-то подвести в Бучач новый уездный начальник граф Кронгельм. В дороге какой-то крестьянин не смог сразу дать нам дорогу, возможно, что напугалась его лошадь, но Кронгельм сразу выскочил из автомобиля и стал бить крестьянина стеком. Пришлось резко остановить его и добавить, что такое обращение не поднимает престиж русского имени.

В начале июля должна была быть созвана Гос. Дума и мы вместе с Люцем решили ехать в Петроград. Перед отъездом побывал я у Лечицкого, который принял меня в присутствии Санникова и заговорил о наших неудачах. Требуя от меня, чтобы я определенно добивался усиления снабжения армии всем ей необходимым, прямо и определенно он добавил: «Ну, а без ответственного министерства не возвращайтесь сюда». Санников молчал, но производило впечатление, что он сочувствует этим словам командарма. Оба меня поразили тогда особенно потому, что об ответственном министерстве в широкой публике разговоры еще только начинались, сам же Лечицкий никогда ни в какие политические разговоры не вдавался. Очевидно, Галицийская катастрофа произвела на него глубокое впечатление.

Поехали мы с Люцем через Каменец-Подольск и Проскуров. По дороге в последнем нам сообщили, что незадолго до нас по шоссе из Каменца проезжал профессор-хирург Оппель и его автомобиль вылетел на крутом повороте за канаву. Все обошлось благополучно, Оппель только поцарапал слегка руку и лицо, причем к общему тогда всех изумлению сразу потребовал первым делом вспрыскивания ему противостолбнячной вакцины.

От Проскурова шел в Киев скорый поезд, в котором нам удалось еще сравнительно легко достать лежачие места. В Киеве в два дня удалось мне сбыть все дела в Управлении Главноуполномоченного. Иваницкий держал себя здесь по-министерски, и в городе ходило немало анекдотов про то, как он то на одного, то на другого накричал. Уже кто-то из его сослуживцев начал от него уходить, не будучи в состоянии вынести его все более резкого обращения.

Через сутки я был в Петрограде, где сразу охватили меня другие впечатления. Уже в январе атмосфера значительно отличалась здесь от фронтовой, теперь же тут почувствовалось совсем другое настроение. На фронте мы знали, чего у нас не было, что нам было нужно, а здесь стали обдавать и меня, и других приехавших с фронта целыми потоками разных прямо уголовных сведений о бездеятельности разных управителей Военного министерства и, конечно, главным образом Главного Артиллерийского Управления. К этому времени или как раз в это время, был уже удален Сухомлинов и заменен Поливановым, и против первого из них уже было начато уголовное преследование. Поливанов всецело пошел навстречу работе с Гос. Думой, из числа членов Законодательных Палат и чинов разных министерств были образованы несколько особых Совещаний — по Обороне, (которое уже энергично работало в мае), по Продовольствию и по Топливу. Сессия и свелась к обсуждению законопроектов об этих Особых Совещаниях и к подробному обсуждению в Комиссии Государственной Обороны вопросов о всех нуждах армии. В Комиссии этой участвовали теперь и левые, ранее в нее не допускавшиеся. Председателем ее был, как я уже упоминал, А. И. Шингарев, и работа в ней пошла очень дружно, причем представители Военного и Морского министерства шли полностью навстречу нашим запросам.