Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В 3-м Кавказском корпусе постоянно работал передовой отряд сестры Чичериной; сперва маленький перевязочно-питательный отрядик, работавший в Ивангороде в сентябре-октябре 1914 г. и обслуживавший уже там 3-й Кавказский корпус баржами, полученными от Шабельского, постепенно он развернулся в настоящий передовой отряд. Хотя в нем имелся начальник отряда, главою его была все-таки В. В. Чичерина, в которую весь мужской персонал отряда был всегда немножко влюблен. Несомненно, это была женщина интересная и по уму, и по внешности. В корпусе и в 3-й армии, как и в Красном Кресте, она могла сделать все, особенно у Кочубея.

Дальше к северу, в 10-й армии, мне пришлось быть несколько раз в 9-м перевязочном отряде, считавшимся там выдающимся. Молодечно не было тогда крупным лазаретным центром, но таковым были Пруды, к северу от Молодечна, и 2-я станция к западу от него (что-то вроде — Листопад). Сперва стоял наш лазарет и на 2-й станции к северу от Молодечна, но скоро немцы стали обстреливать прямым огнем дорогу к станции, совсем около нее, а потом и самую ее, так что наш лазарет должен был оттуда уйти. Большинство лечебных помещений было устроено в этом районе в лесу, частью в палатках, частью в землянках, нужно сказать очень хорошо и лучше, чем в избах. В Прудах лечебные заведения были размещены уже позднее, когда подготовлялось наступление на Крево. Здесь стоял Георгиевский лазарет д-ра Едличко, из-за которого мне пришлось в 1907 г. выдержать бой с главным врачом Обуховской больницы д-ром Нечаевым, упорно не хотевшим пропустить его на штатную должность. Здесь Едличко оказался человеком довольно вялым. В Прудах же был поставлен и перевязочный отряд Гершельмана-младшего, сперва работавший в тылу. В составе этого отряда был младший врач, очень боязливый, которого перевод отряда в местность около фронта совершенно лишил душевного равновесия. В первой его просьбе о переводе в тыл я ему отказал, но когда к его просьбе присоединился и Гершельман, удостоверяя, что состояние этого врача делает его совершенно негодным для работы и влияет и на остальной персонал, то я назначил его в один из тыловых госпиталей. И тут-то сказалась судьба: между Прудами и Молодечно на выехавшего ликующим нашего доктора упал с полки окованный солдатский сундучок и проломил ему череп, от чего он, впрочем, выжил.

В 3-й армии работали также отряды Объединенных дворянских обществ и Петроградского дворянства. Во главе первого состоял мой товарищ по Училищу Н. В. Мятлев, милейший человек, но, к сожалению, пристрастившийся, особенно в то время, к вину. За несколько лет до этого он был смещен из прокуроров Окружного Суда в Орле обратно в товарищи прокурора Окружного Суда в Москву, именно за похождения в пьяном виде. Говорили мне, что и здесь, в отряде, его слабость сказывалась отрицательно на всем ходе дел. Начальником отряда Петроградского дворянства сперва был свиты Его Величества генерал-майор светлейший князь Салтыков, бывший Петербургский губернский предводитель дворянства. Оставил он эту должность из-за женитьбы на хорошо известной веселящемуся Петербургу красавице Решетниковой, с которой он уже давно жил. Своих повадок она не оставила и после свадьбы, и в отряде, в котором она была сестрой милосердия, происходили сцены ревности, но без участия мужа, а между его помощниками. [55] Салтыков, очень хороший, но недалекий человек, безумно любил ее, и после ее смерти, уже после революции, поставил на ее могиле в Финляндии особую церковь, и как мне передавали, первое время был сам, под влиянием этой потери, почти сумасшедшим.

Я уже не застал в отряде Салтыкова, и при мне прибыл туда сенатор С. П. Фролов, неглупый, но удивительно напыщенный человек, вероятно благодаря этой напыщенности не попавший в Гос. Совет, хотя и был крайне правых взглядов и считался притом и хорошим юристом. В отряде он навел порядки, но сам попал под подозрение в штабе армии. Как-то, обедая там, он заговорил с Лешем и Баиовым о положении в Германии и усомнился в правильности сообщенных штабом сведений об отчаянном внутреннем положении в ней; этого было достаточно, чтобы начать переписку о благонадежности Фролова. Если его не удалили с фронта, то лишь благодаря мне, ибо мне удалось доказать Эверту, что криминала в словах Фролова, сказанных не публично, а самим же командующим лицам, никакого нет. Однако, тянулось это дело, пожалуй, месяца два. Позднее мне называли Фролова, как одного из главарей русского мартинизма.

В районе 4-й армии вспоминается мне еще отряд Курского губернского земства, единственного из старых земств отказавшегося от совместной работы с Земским Союзом. Во главе этого отряда стоял В. В. Павлов, как можно догадываться, человек очень правых убеждений, но лично скорее мягкий.

Все эти отряды зимою я видел в деревнях, к лету же большинство из них перебралось в леса, где было больше укрытия от аэропланов для их обозов. Однако на леса было грустно смотреть, ибо уже к июню вся поросль в них была или вытоптана лошадьми или обглодана ими, равно как и большая часть коры на взрослых деревьях, что обрекало эти деревья на гибель. То же было и дальше к северу, в 10-й, 2-й и 1-й армиях.

В 10-й армии помню я транспорт, во главе коего стоял инженер Верховский. Когда-то начальник движения, кажется Либаво-Роменской ж.д., уже лет 15 бывший в отставке. Теперь уже старик под 70 лет, Верховский крепостью и выносливостью мог перегнать многих молодых; еще незадолго до войны он на велосипеде проехал из Петербурга до Москвы, и каждую зиму, не переставая, купался, несмотря на самые лютые морозы, в Неве. В Красном Кресте я его, впрочем, несколько побаивался, ибо знал его по Петрограду, как обладателя некоторых характерных отрицательных инженерных особенностей. Но назначили его из Петрограда, и привел он на фронт транспорт уже незадолго до моего ухода, и ничего сомнительного у него заметить мне не пришлось.

Во 2-й армии на станции Вилейка расположился в целом городке из палаток и юрт Георгиевский лазарет, очень симпатичный по своему составу. Позднее он был продвинут в район Постав. В этом отряде была шалая, но удивительно милая сестра Энгельгардт, готовая на всякий подвиг. Говорили мне, что она была убита на Юге после революции. Дальше, за Вилейкой, армии заняли вдоль железной дороги совершенно пустынные места. Около станции железной дороги не было даже поселков, да и в сторону от линии к северу от нее, если не считать Дуниловичей, не было ни значительных селений, ни больших усадеб. Сама местность была низменной и в значительной части болотистой, особенно около озера Нарочь. Наши учреждения были и здесь, ввиду этого, размещены большею частью в землянках на более высоких местах, в лесах. Особенно хорошо был помещен один лазарет, кажется, Саратовский, в районе 5-го корпуса, в целом ряде светлых, чистых землянок. Здесь же недалеко, тоже частью в землянках, стоял передовой отряд, во главе коего находился кн. Горчаков, кажется Константин, впоследствии в мартовских боях смертельно раненый. Очень милый, выдержанный, он резко отличался от своего брата Михаила, его помощника по должности в отряде, проявившего себя в эмиграции в Париже своими крайне правыми выступлениями. Константина искренно пожалели все его знавшие. Ранен он был пулей вечером, в первый день боя, когда он поехал верхом узнать, нет ли еще раненых, которых следовало бы вывести его отряду.