Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

На следующее утро я был в Петрограде, а еще через день, часов в 7 утра у меня раздался телефонный звонок с приказанием от принца прибыть к нему к 9-ти часам. Ясно было, что это по поводу Витебского госпиталя, в чем я не ошибся. Когда я вошел к принцу, то он подал мне телеграмму губернатора, что три дня прошли, а госпиталь не открыт. «Так точно, ваше высочество, но позвольте доложить, что его не в чем открыть», — и затем в самых кратких чертах я изложил положение дела. «Но старайтесь все-таки открыть его поскорее», — было мне на это указано. Весь наш разговор взял не больше 5 минут, но освободился от принца я только около часа дня, ибо, не кончив разговора со мной, принц перешел к другому вызванному, затем к третьему, и в конце концов нас набралось в его кабинете около 20 человек, переходивших за принцем из комнаты в комнату и зря терявших время.

Понемногу я перебрал все стороны моего пребывания в Минске, но не коснулся еще главной — военных операций за это время. Первое время после ликвидации Молодечненского прорыва армия устраивалась и пополнялась, формировались новые дивизии из ополченских частей, улучшалось, хотя и слабо, снабжение вой ска снарядами и винтовками. Боевых действий, однако, первое время совершенно не происходило, ибо наша армия пока ни на что серьезное не была способна, а немцы устраивали свои тылы. Больших операций до весны с нашей стороны и не предполагалось. Однако в начале февраля немцы начали наступление на французов, так называемую Верденскую операцию. Уже с самого начала ее с французской стороны было проявлено беспокойство, и в нашу Ставку полетели просьбы о помощи. Ответом явилось решение начать сразу наступление на Западном и Северном фронтах.

В начале февраля выбиралась Гос. Дума, и я поехал на ее открытие в Петроград. Когда я уезжал из Минска, никаких разговоров о наступлении не было, но дня через три, около 30-го февраля, я получил шифрованную телеграмму от Гершельмана о срочном распоряжении Данилова оборудовать 2000 новых госпитальных мест.

Открытие Думы в этот раз ознаменовалось совершенно неожиданным приездом в нее Государя. По-видимому, это была его личная мысль, о которой мы все узнали только за несколько часов. Настроение среди членов Думы было приподнятым: гимн после молебна повторялся бесконечно. Государь после службы прошел через средний проход зала заседаний, но ни с кем не разговаривал. Я стоял около моего места и, вероятно, моя форма обратила на себя его внимание, он замедлил ход и пристально на меня глядел, видимо припоминая, кто я такой. Уже второй раз смотрел он на меня так — в первый раз это было в Старой Руссе в 1904 г., когда Государь приезжал туда провожать на войну Вильманстрандский полк. Настроение среди членов Думы после отъезда Государя было такое, что при ничтожных уступках со стороны правительства от Думы можно было добиться всего. Увы, ни тогда, ни потом никакого желания идти навстречу Думе не оказалось. А ведь даже среди правых членов Думы уверенность в неизбежности шагов навстречу общественности была тогда господствующей. Помню, например, разговор в этот день с Алексеем Бобринским, тогда уже членом Гос. Совета, который уверял меня, что приезд Государя только начало, и что теперь отношение к общественности непременно наладится.

В Петрограде я оставался недолго, и поехал в Минск, ибо не мог оставить без себя подготовку Красного Креста к большим боям. В Минске от Данилова и от наших особоуполномоченных я выяснил картину предполагаемого нами наступления. Намечалось оно в районе 2-й армии в начале марта, для чего сюда сосредотачивались войска и из других армий. Эвакуация раненых должна была производиться на линию железной дороги Молодечно-Полоцк, на станции от Вилейки до узкоколейки Глубокое — Ново-Свенцяны. Та к как здесь помещений для их приема не было, то Данилов отдал приказание выстроить к 1-му марта бараки на 2000 мест для Красного Креста, и, кажется, на 1000 мест для Земского Союза. Последнему места были отведены у выхода на широкую колею Ново-Свенцянской ветки. Вот для этих-то бараков и необходимо было перевести наши лечебные заведения из других мест. В общем, я нашел их что-то на 1500 мест, взяв, главным образом, госпиталя из глубокого тыла, те, которые были туда отведены еще в августе-сентябре. Однако и этих госпиталей использовать нам не пришлось. На линии Молодечно-Полоцк строительных материалов совершенно не было, и приходилось их привозить из тыла. Та к как количество поездов было очень ограничено и по железной дороге производилась в первую очередь усиленная перевозка артиллерийского снабжения и интендантских запасов, то строительные материалы перевозились очень медленно, и постройка бараков затянулась. К началу марта не было готово и половины предполагаемых мест, и большинство моих госпиталей были размещены в них уже тогда только, когда бои закончились.

В общем, однако, особых затруднений с размещением раненых на линии железной дороги не было, кроме места выхода на нее Ново-Свенцянской узкоколейки, куда стекалось довольно много раненых (не припомню теперь название этой станции). Особенно тяжела была доставка раненых до линии железной дороги, ибо наступление совпало с началом распутицы, несчастных везли подчас двое суток там, где нормально их должны были доставить в день. В результате все лечебные заведения по пути к железной дороге были загружены, и класть раненых больше было некуда. Затем, если из района западнее Ново-Свенцянской линии раненые вывозились поездами довольно быстро, то к востоку от нее произошел затор. Не помню, сколько по графику здесь полагалось санитарных поездов, но, во всяком случае, очень немного, и было ясно, что на номерных поездах всех раненых отсюда не вывезут. Поэтому еще сразу по возвращению моем в Минск, проехав по району предполагаемых боев, я высказал Данилову мое мнение о необходимости использования здесь кадровых или так называемых временно-санитарных поездов. Данилов категорически отказался от этого, заявив мне, что ни разу до сих пор на Северо-Западном фронте временными поездами не пользовались. Это было и фактически неверно, ибо уже не раз масса раненых вывозилась и на этом фронте даже в простых товарных вагонах, но главное, что уже почти сразу после начала боёв раненых повезли в совершенно необорудованных товарных поездах, и часто без кухонь. Лично я видел такой поезд недалеко от Полоцка, и комендант его жаловался мне, что раненые уже сутки не получали пищи.

В связи с этими боями у меня произошел инцидент с Вырубовым. Уже в начале их я получил от Верховного начальника Санитарной части телеграмму с предложением расследовать правильность жалобы на беспорядки в Земском лазарете в районе Ново-Свенцянской линии. Не имея возможности поехать туда лично, я поручил поехать туда Мезенцеву. Вернувшись, он сообщил мне, что, несомненно, беспорядки там были, но, что при указанных мною выше условиях — неготовности бараков к началу боев и слабой эвакуации раненых, беспорядки эти были извинительны. Об этом я и донес принцу Ольденбургскому, не поместив в моей телеграмме ни одного резкого выражения по адресу Земского Союза. Мезенцев рассказал мне также, что во время осмотра им одного из земских госпиталей, к нему обратился уполномоченный Земского Союза Ковалевский, коему этот район, как оказалось потом, был на это время подчинен, и стал оспаривать, правда очень корректно, право Мезенцева осматривать учреждения Земского Союза. Впрочем, после разговора Мезенцеву показалось, что Ковалевского его разъяснения удовлетворили.