Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

По возвращении из поездки к Барановичам я сделал последние прощальные визиты и через несколько дней уехал в Петроград. Перед этим меня очень сердечно чествовали в Управлении, вместе все мы снимались, поднесли мне адрес. Эверт пригласил меня завтракать в Собрание Штаба, где предложил выпить за мое здоровье и объявил мне благодарность в приказе, но довольно казенного образца.

По приезде в Петроград я доложил в Главном Управлении о ходе дела на Западном фронте и о порядке сдачи мною должности. Постарался я продвинуть несколько дел, в том числе и дело о предании суду А. Вырубова, но натолкнулся на противодействие и Ильина, и Чаманского. Оба они всегда придерживались политики неподнимания скандалов, и так как жена Вырубова была тогда в полной силе, то, несмотря на все мои настояния, это дело так и не сдвинулось с места. Крупно поговорил я с Ильиным и по другому делу: еще в Минске ко мне обратился Л. В. Кочубей, прося помочь одной сестре, которую баронесса Икскуль исключила из Кауфмановской общины, попечительницей которой она была, за то, что эта сестра была переведена из одного учреждения в другое по распоряжению Кочубея, утвержденному Миротворцевым, причем, однако, согласие Общины предварительно испрошено не было. Сестру эту по моей просьбе приписали к Минской общине, но вместе с тем я написал в Главное Управление жалобу на Икскуль, находя, что если кто и виноват, то Кочубей и Миротворцев, а не сестра, а кроме того, что на фронте двоевластия быть не должно. Из сего, однако, ничего не вышло, ибо Ильин с Чаманским не решились сделать замечание такой решительной и авторитетной в петербургском обществе особе, как баронесса, имевшая в Петрограде большие связи в самых разнообразных кругах, не исключая и довольно левых.

Пробыв в Петрограде дней 10–12, я поехал в Рамушево, где была жена с детьми, и начал писать отчет о моей работе на фронте — и как особоуполномоченного, так и главноуполномоченного. Хотя у меня были и не все материалы под рукой, однако отчет вышел довольно объемистым, и когда я его привез в Главное Управление, то Чаманский, собравшийся его сперва напечатать в «Вестнике Красного Креста», должен был от этого отказаться. Затем наступила революция, и о печатании его, конечно, не пришлось больше и думать. Та к он и остался лежать в Главном Управлении, и я не знаю, уцелел ли он вообще. Вместе с этими записками он должен дать довольно полную картину моей работы на фронте за два года войны. Занимаясь этой работой, я прожил в Рамушеве около двух месяцев.

Война в то время у нас сказывалась еще сравнительно мало, если не считать, конечно, того, что в редкой семье не было кого-нибудь на войне, а во многих были и убитые. Все товары еще были, цены поднялись немного, и с сельскохозяйственными работами справлялись. Говорили только, что заготовка дров становилась затруднительной, хуже стали земские почтовые станции; все постройки остановились, и в том числе и земские. Уже два года стояла недостроенной и земская больница в Рамушеве. Иногда, гуляя в лесу, приходилось слышать вдали пулеметы — это на полдороге к Старой Руссе на стрельбище упражнялись солдаты запасного батальона. Ими были переполнены все казармы Вильманстрандского полка, Реальное училище (на постройку которого я выхлопатывал деньги в Министерстве народного просвещения) и еще какие-то здания. По-видимому, порядка в батальоне было мало; мне пришлось еще тогда слышать, что офицеры его по ночам не смели ходить по казармам из страха быть избитыми. Теснота в них была страшная, люди, постоянно сменявшиеся, были офицерам неизвестны, распущенность уже начала сказываться, и если явно не сказывалась в наружной дисциплине, то уже заставляла офицеров быть настороже. Про дезертиров, скрывающихся в ближайших деревнях, я не слыхал, но в Руссе говорили, что в уезде их немало. Общего недовольства я не заметил тогда, но дважды было, что меня спрашивали о роли Распутина при дворе; раз это был наш отец Иосиф, скромный и тихий священник; очень смущаясь, он спросил меня, что верного в слухах о таком старце, появившемся при Дворе и якобы хлысте; в другой раз на лугу меня спросил о Распутине один из пожилых, степенных крестьян (не помню точно кто), но более грубо — что вот неладно говорят про царицу. Однако потом выяснилось, что то, что царица находится под влиянием «нашего брата мужика», ему скорее нравится. Пришлось в обоих случаях ответить уклончиво, ибо разговоры о Распутине получили столь широкое распространение, что отрицать все было решительно невозможно.

Дабы знать, что происходит на белом свете и особенно на войне, я подписался на военные бюллетени Телеграфного Агентства. Стоили они недорого, но, тем не менее, я пожалел об этом, ибо получал их, ввиду перегруженности линий, очень поздно, часто после Петроградских газет, в которых соответствующие телеграммы были помещены.

Кажется, около 1-го сентября, а, быть может, и в конце уже августа, я вернулся в Петроград и стал работать в Красном Кресте. Кроме ежедневных почти заседаний Главного Управления, я возобновил работу в Мобилизационном Совете. Председательствовал в нем теперь В. К. Анреп, которого я во время его отъездов заменял. Работа в нем наладилась и шла нормально и спокойно. Состав служащих был хороший и знающий; во главе Канцелярии Совета стоял тогда заменивший Лемана Никитин. Больным вопросом было в тот момент требование Военного министерства об откомандировки от Красного Креста целых категорий военнообязанных. И Анреп, и я были всецело готовы идти навстречу этому требованию, но против него дружно стояли почти все наши сотоварищи по работе и подчиненные. Если и на фронте в краснокрестных учреждениях было немало избегающих строевой службы, то в тылу они составляли 99 % вселившихся к нам во время войны служащих. Большинство из них попало к нам по протекции или по знакомству, и, конечно, и теперь все эти связи были пущены в ход. Кстати отмечу, что многих устраивал в Красный Крест Чаманский, очень отзывчиво откликавшийся на все подобные просьбы и этим способом составлявший себе прекрасные связи. Это помогло ему, не имея 40 лет, стать членом Совета Министерства земледелия и действительным статским советникам. В те времена это было очень много, особенно для еврея. Эти же связи пускались в ход и теперь, и вполне понятно, что тон, задаваемый начальником Канцелярии, отражался всюду, и отчисления от Красного Креста сводились к минимуму.

Работа в Петроградских учреждениях, находившихся в непосредственном ведении Главного Управления, шла хорошо, кроме автомобильных мастерских. Сознание неудовлетворительной их постановки и дороговизны их работы было, но умение поставить их лучше не было. Заведовала ими особая комиссия под председательством В. Н. Сиротинина — не специалиста по этому делу, руководил мастерскими офицер-автомобилист Чебыкин, но ни тот, ни другой не знали, как исправить дело. Склад Красного Креста — наш орган снабжения, наоборот, работал всю войну великолепно под руководством Б. К. Ордина.